После поражения под Сталинградом в феврале 1943 года немцы начинают отступать, постепенно Красная армия теснит немецкие войска обратно на запад. Приостанавливаются также депортации. Теперь линия фронта неудержимо приближается к оккупированным территориям и, следовательно, к концлагерям. Чтобы предотвратить восстания, Гиммлер приказывает усилить охрану лагерей, укрепить внешние границы и частично даже заминировать. Кроме того, охрана СС должна стать более эффективной, поэтому перед собачьими подразделениями ставится новая задача: «Собак, патрулирующих внешние границы, нужно воспитать в хищных чудовищ, сродни гончим собакам в Африке, – пишет Гиммлер в феврале 1943 года. – Их нужно выдрессировать так, чтобы они разорвали на куски всякого, за исключением своего надзирателя. Собак необходимо держать соответственно, во избежание несчастных случаев отпускать на волю лишь в темноте, когда лагерь закрыт, и отлавливать утром обратно»[127].

Собаки должны сгонять узников, точно стадо овец, и кружить вокруг них, рассказывает Гиммлер коменданту Освенцима Рудольфу Хёссу во время своего визита. Таким образом Гиммлер надеется снизить число часовых. Он убежден: если его план сработает, один часовой вместе с несколькими собаками сможет контролировать до 100 заключенных [128].

Все точно регламентировано: какие породы собак наиболее пригодны, какого размера должны быть псарни и сколько корма необходимо [129]. Установленная ежедневная норма в 150 граммов соответствует лишь малой доле рациона, необходимого взрослой овчарке. Норма сознательно занижена, чтобы постоянно держать зверей в состоянии голода и скрытой агрессии [130].

Нет ничего удивительного в том, что охрана концлагерей делает ставку прежде всего на немецких овчарок; за ними следуют эрдельтерьеры, доберманы и боксеры [131]. Но довольно скоро выясняется, что не все породы в одинаковой степени годятся в качестве розыскных и сторожевых. Так, из многих лагерей поступают сообщения, что боксеры не слушаются как надо, к тому же из-за короткой морды они хуже других собак берут след. Поэтому в июле 1944 года коменданты концлагерей получают распоряжение, что «с сегодняшнего дня все находящиеся среди служебных собак суки боксера могут случаться только с кобелями эрдельтерьеров и овчарок»[132]. Абсолютное послушание продолжает стоять выше принципа чистокровности.

Однако многие собаководы или плохо образованны, или им недостает «ума, действительного интереса и настоящей любви к животному», как говорится в одном из писем Главного административно-хозяйственного управления СС, адресованного лагерным комендантам в марте 1944 года [133]. Поскольку собачьи подразделения не имели других занятий, кроме заботы о животных и охраны заключенных, многие кинологи пользуются своим положением. Они бездельничают, болтают с другими надзирателями, играют с собаками или, чтобы убить время, натравливают их на заключенных. За травлю наказания не следует[134].

Подобные случаи происходят во многих местах: комендант Амон Гёт, управляющий концентрационным лагерем Плашов под Краковом, как помещик-садист, регулярно спускает с поводка своих собак Ральфа и Рольфа на заключенных [135]. В австрийском Эбензее, филиале концлагеря Маутхаузен, охранные отряды СС целенаправленно используют дога по кличке Лорд для охоты на людей и пыток заключенных [136]. А полицейского Франца Бауэра, прикомандированного к гетто Мендзыжец-Подляски под Люблином, узники называют не иначе как «живодер с собакой»[137]. Во всех этих местах собаки служат символом власти и угнетения.

Но мужчины-охранники и надзиратели не единственные, кто вместе с собаками вселяет страх и ужас. В самом большом женском концлагере Равенсбрюк число сторожевых собак особенно велико, поскольку Гиммлер убежден: женщин можно запугать ими скорее, чем мужчин [138]. Это означает, что женщины-кинологи там еще более жестокие, чем их коллеги-мужчины, и чаще спускают животных на узников [139].

Летом 1943 года весеннее беспокойство Гиммлера подтверждается: оставшимся 600 заключенным в Треблинке удалось захватить оружие и боеприпасы, а в голубятне зоопарка они спрятали ручные гранаты. 2 августа 1943 года, около 16:00, узники нападают на охрану. Они поджигают бараки коктейлями Молотова и взрывают емкости с бензином. Облако дыма видно на расстоянии многих километров. Это первое вооруженное восстание в лагере смерти СС. Нескольким сотням заключенных удается бежать, но собаки быстро берут след и настигают их. Бо́льшую часть беглецов ловят и позже расстреляют. Тем не менее некоторым удается скрыться в близлежащих лесах. В результате в лагере Треблинка выживет меньше полусотни человек [140].

После восстания начинается ликвидация лагеря смерти. В последующие три месяца управление лагерем берет в свои руки Курт Франц. По приказу СС заборы, бараки и газовые камеры сносятся, территорию сравнивают с землей. На месте лагеря возводят сельский дом, вокруг высаживают люпины. Все это должно создать впечатление, что в Треблинке ничего, кроме плодородных пахотных угодий и леса, никогда и не было [141].

Вскоре Франца переводят в Италию для охоты на партизан и евреев, а Барри попадает к знакомому Франца, старшему полковому врачу Фридриху Штруве, который заведует резервным военным госпиталем в соседнем Оструве. Там Барри, которого все зовут не иначе как «большой теленок», ведет себя совершенно неприметно. Чаще всего он лежит, лениво развалившись, под письменным столом врача. Барри сопровождает его даже на личном осмотре. Но ни на кого из сотен мужчин, выстроенных в ряд и стоящих нагишом друг возле друга, Барри не нападает. В 1944 году собака поселяется у жены Штруве в Шлезвиге-Гольштейне, где и встречает конец войны. Затем собаку берет к себе брат Штруве, а в 1947-м старого Барри усыпляют. Говорят, за все эти годы он больше никого не покусал[142].

Когда в 1964 году Курт Франц и другие эсэсовцы предстанут перед земельным судом Дюссельдорфа по делу о массовых убийствах в Треблинке, заговорят и о роли Барри. Франц отрицает, что когда-либо натравливал собаку на людей, однако несколько свидетелей, а также обвиняемые по тому же делу уличают его во лжи. В связи с этим суд поручает внешнему эксперту проверить вероятность того, что Барри был столь агрессивным только в присутствии Франца. Приглашенный эксперт не кто иной, как Конрад Лоренц, который с 1961 года руководит Институтом физиологии поведения научного общества Макса Планка в верхнебаварском Зевизене. Тот самый Лоренц, который в 1938-м при вступлении в НСДАП хвастался, что привел многих студентов в национал-социализм, и который с 1939-го старательно подгонял свои научные труды под повестку нацистов [143].

На процессе Лоренц заявит, что собака является «отражением подсознания своего хозяина». У метисов, кем был Барри, это выражено ярче, потому что они реагируют «более чутко, нежели чистокровные животные». По словам Лоренца, «…в физиологии поведения является признанным, что одна и та