— Что стало причиной смерти? — спросил он.

— Не знаю пока, — ответил Сиваков. — Раны на руках и в области шеи рубленые. Много осколков костей. Нанесли несколько ударов, скорее всего, топором.

— Раны на руках прижизненные, — сказал Гущин. — Он был еще жив, когда ему отрубили кисти, чтобы затруднить опознание.

— Это повреждение, — Сиваков указал пальцем на торчащий из плеч фрагмент позвоночника, — посмертное.

Внезапно он обернулся к переговорнику и попросил:

— Анализ крови как можно скорее чтобы был готов.

— Алкоголь? Думаешь, был пьян? — спросил Гущин.

— У него следы инъекций на плече, — Сиваков кивнул на тело. — Делали укол прямо через одежду. И не в то место, куда обычно колются сами наркоманы.

Катя ничего не различила в этом ужасе разложения. Никаких следов инъекций. Но Сивакову поверила.

— Резать или сначала все вместе осмотрим одежду? — неожиданно самым невинным тоном предложил Сиваков.

«Он над нами потешается, — подумала Катя. — Это при мертвом-то изуродованном теле! Думает, если сейчас резать-вскрывать его начнет, мы с Гущиным в обморок прямо здесь хлопнемся. Сначала я, потом он. Нет, сначала он, потом я».

— Одежду, одежду давай, — неприлично торопливо попросил Гущин. — Я бегло куртку осмотрел — ни документов, ни бумажника, ни кредиток, ни мобильника.

— На пластике кредиток остаются хорошие отпечатки пальцев, — словно сожалея, сказал Сиваков и повернулся к контейнеру со срезанной одеждой.

Он медленно брал из контейнера фрагменты и раскладывал на мраморной столешнице. Ощупывал. Смотрел, есть ли бирки, метки.

Куртка, свитер, футболка…

— Одежда поношенная, но хорошего качества, — сказал Гущин.

— Свитер корейский, мохер с синтетикой, — Сиваков гладил пальцами в перчатке окровавленный лоскут с биркой. — Такие раньше продавали на вещевых рынках, а теперь — в торговых центрах при вокзалах, на станциях. А также в маленьких городах, где не особо модничают.

— Татуировок нет, — заметил Гущин. — Ни одной. Не отпетый уголовник, однако все же был ранее судим.

— А вот ботинки у него очень хорошие. Замшевые, — заметил Сиваков, извлекая из контейнера ботинок и внимательно его рассматривая. — Сорок третий размер. Ну правильно, мужик роста был выше среднего. Он не производит впечатление хилого и слабого.

Он достал из контейнера окровавленные лоскуты трусов. И снова обернулся к телу.

— Взгляните на раны в области половых органов, — сказал он. — Ожоги в области лобка, мошонки. Использовали или зажигалку, или маленький самодельный факел. Ту же ветку сухую могли поджечь и ткнуть. Пытали его, дорогие мои коллеги. Прижигали перед тем, как убить.

— Пытали? — еле слышно прошелестела Катя.

— Вот именно. Интересно, что нам даст анализ крови? — Сиваков покачал головой. — Пытки. Прижизненные раны рук, удаление кистей, головы…

Полковник Гущин тем временем извлек из контейнера разрезанные джинсы — сначала одну штанину, затем другую. Голубая ткань заскорузла от крови в области пояса и молнии. Он выложил все это на мраморную столешницу, провел рукой и…

— В кармане что-то есть, — сказал он.

Эксперт Сиваков снова вооружился ножницами и разрезал карман.

Катя увидела что-то черное. Ей сначала показалось — это большой жук-трупоед, и она отшатнулась. Но затем морок рассеялся, и она увидела ключ и брелок.

— Ключик, — Сиваков поддел все это пинцетом.

Он поднял руку. Брелок покачивался. Матовая пластмассовая поверхность его словно взывала к…

— Федор Матвеевич, это же его вещи! — воскликнула Катя. — Он же за них брался руками!

— Захоронение давностью три-четыре дня, сырость, загрязнение. Вряд ли что-то можно изъять с такого вещдока, — заметил Сиваков.

— Федор Матвеевич, у него все забрали — мобильник, бумажник, документы, а про ключи в кармане забыли! — не унималась Катя.

— На экспертизу. Дактилоскопическую, — сказал Гущин. — И… о черт, до телефона не доберешься в этой амуниции!

— На экспертизу. Дактилоскопическую — упаковать и отправить, — приказал Сиваков помощнику, передавая брелок. — Ну что, дорогие мои коллеги? Приступим? Я приступаю к вскрытию тела неизвестного мужчины возраста примерно сорока — сорока пяти лет, европейской внешности, умеренной упитанности, — забубнил он для записи на диктофон, одновременно выбирая на хирургическом столе свои устрашающие инструменты.

Когда он сделал первый разрез, Катя тихонько повернулась и на ватных ногах заковыляла прочь из прозекторской.

В коридоре за этими герметичными дверями она сначала усиленно дышала и все никак не могла надышаться. Пропахший формалином воздух казался ей почти по-альпийски свежим.

Полковник Гущин продержался на вскрытии ровно полчаса. Когда Сиваков что-то там начал пилить и извлекать, он тоже вышел вон — с чрезвычайной поспешностью. Содрал с лица маску и плюхнулся на банкетку рядом с Катей.

Помощник Сивакова по традиции тут же принес заготовленную заранее склянку с нашатырем. Помог Гущину снять грязные резиновые перчатки.

Гущин нюхнул нашатырь.

— Хочешь? — спросил он Катю, словно предлагая дозу бог весть какой наркоты.

— Нет, — ответила она.

Она не стерла свои белые ментоловые усы с верхней губы, так и сидела с ними. Оно вернее.

Гущин тут же начал звонить и раздавать ЦУ — насчет осмотра территории леса со служебной собакой, насчет дактилоскопии с брелка сигнализации и насчет розыска бесхозной машины неизвестно какой марки.

Оперативники сообщили последние новости. По сводкам из района, а также из соседних Щербинки и Троицка никаких сведений, звонков или заявлений о пропаже без вести мужчин за последние пять-шесть суток не поступало.

— Если он уголовник, — сказала на это Катя, — то неудивительно.

Сиваков истово трудился в прозекторской, бодро извещая Гущина и Катю о каждом своем действии по вскрытию безголового трупа.

Они сидели и терпели, радуясь, что снова находятся по эту сторону прозрачного стекла.

Через два часа явился эксперт из лаборатории.

— У неизвестного алкоголя в крови нет, — сказал он Гущину. — Но кое-что другое мы обнаружили.

— Что? — спросил Гущин.

— Тиопентал натрия. Солидная доза.

— Наркотик? — спросила Катя.

Эксперт-гематолог лишь глянул на нее и зашел в прозекторскую. Они с Сиваковым о чем-то начали шептаться над мертвым телом.

Регина Кутайсова больше часа занималась на велотренажере, приняла душ и решила, что пора — одиннадцать часов, ее подруга Сусанна Папинака уже продрала глаза, и ее можно будет вытащить куда-нибудь позавтракать в это субботнее утро.