— Ясно, — он кивнул. — Может, мне самому что-то совершить, чтобы это случилось быстрее?

Катя улыбнулась в ответ.

— Мы увидимся, — пообещала она.

По коридору сновали сотрудники, бросая в их сторону любопытные взгляды. Что можно было сказать в этом месте еще?

В другом месте, возможно, эта беседа звучала бы совсем по-иному.

Но Катя пока еще боялась возвращаться туда даже мысленно.

Черное стекло неподвижной воды квадратного пруда, отражающей свет фонарей. Темная аллея. Пустая скамейка.

Сладостно-злая грусть, что Амор мне дал…

Осаждаемое толпами туристов, снобов, экспатов, ночных выпивох, нариков, гуляк, булгаковедов, литературоведов, экскурсантов, любителей старой Москвы, начинающих писателей, ищущих вдохновения, старых грымз с мопсами на поводках, шлюх, понаехавших, записных модников, потребителей «лабутенов», несчастных влюбленных, ревнивцев, разведенных жен, толстосумов, диссидентов, художников, просто случайных прохожих, — это место…

Это место всегда диктовало свои слова для всего.

Для объяснений в любви.

Для жутких кровавых историй.

Для бессмертных романов, для рукописей, что не горят…

Для тайного шифра полной, благословенной амнезии.

И для тайн, что живут в тихих переулках, за окнами квартир.