невольно обернулась к нему, чего-то ожидая – сама не знаю, чего. Ханебо стоял вполоборота ко мне. И смотрел на меня каким-то странным взглядом поверх очков.

Отстранённым.

Холодным.

Меня вдруг передёрнуло.

VII

В этом зале было тихо, только шумели какие-то вентиляторы и где-то журчала жидкость.

Я осмотрелась.

Первое, что бросилось в глаза – это лестница в дальнем конце комнаты. Она вела наверх. Определённо, нам следовало заглянуть туда. Но не раньше, чем мы поймём, что в этой лаборатории происходит.

Мы с Ханебо медленными шагами пересекаем зал. По правую руку полукругом выстроены серые столы, заваленные бумагами и укомплектованные громоздкими компьютерами.

У стены располагался какой-то прозрачный саркофаг. Там, погружённая в мутную жидкость, лежала прикованная обнажённая женщина. Видимо, в коме. Респиратор защищал её от удушья. Меня, как учёного, не смущала такая картина. Но одна деталь пробивала на холодный пот.

Женщина была беременна.

Я нажала маленькую кнопку на своих очках, и весь зал окрасился в синеву. Женщина переливалась тёплыми цветами. Её живот сиял алым.

Пока я рассматривала бедную подопытную через инфракрасные очки, телефон завибрировал от нового сообщения.

– Ребята нашли информацию об исследованиях, которые здесь ведутся, – тихо говорю я и пересылаю текст Ханебо.

Мы вместе читаем.

«Проект “Юниверсум 2.0”. Цель проекта заключается в создании принципиально нового искусственного интеллекта на базе нейронной сети “Юниверсум”, разработанной Т. Бахвальдом и др. Новый искусственный интеллект должен сочетать в себе обширный круг знаний об окружающем мире, новейшие алгоритмы глубокого обучения и нанопроводные сети. Предполагается самостоятельная разработка алгоритмов глубокого обучения на основе искусственных биомиметических нейронных сетей, т.е. созданных по аналогии с нейронными сетями в головном мозге человека».

– Они похищали людей для того, чтобы залезть им в головы, – проговорил Ханебо, – расшифровать топологию нейронных сетей человека и написать её копию.

«Нанопроводные сети – это хаотически размещённые нанопроволоки из серебра или другого металла, покрытые тонким слоем электролита. При прохождении тока через стык проводов происходит электрохимическая металлизация, и часть проволоки «растекается» по слою электролита, формируя проводящие нановолокна, в результате чего проводимость на пересечении проводов усиливается. Варьируя точки приложения разности потенциалов и её величину, можно временно формировать различные пути проводимости аналогично тому, как работает синаптическая пластичность в нейронных сетях головного мозга человека6. Нанопроводные сети позволяют имитировать высшую нервную деятельность человека без использования всяких алгоритмов и в очень малом объёме. Однако ещё никто не пытался сочетать их с искусственными нейронными сетями…»

Не понятно. Ничего не понятно.

Я смотрела на женщину перед собой и не понимала, какое отношение она имеет к «Юниверсуму». Она вообще в коме! С какой целью её держат здесь?

– Тиэль разработал «Юниверсум», – говорю я. – Мы могли догадаться, как он захочет эту нейронку улучшить.

– Не могли, – возражает Ханебо. – Проводить эксперименты с похищенными людьми чудовищно даже для науки. Мы не могли представить, что Бахвальд будет таким.

Я оглядываюсь.

Сзади нас во всю стену – стеклянная витрина, за которой лучится голубым желеподобное вещество. В нём по пояс утопает какой-то робот-гуманоид. Видно только голову, торс и чем-то пригвождённые руки. Голова очень схожа с черепом, в крупных глазницах зияет пара искусственных глаз. Из спины в желе уходят пучки толстенных кабелей, проводов и тефлоновые трубки, поблёскивающие синим и зелёным.

Я включаю инфракрасный датчик и отхожу в сторону.

Желе пульсирует жёлтым. Оно тёплое и как будто динамичное. Какой-то подогреваемый гидрогель?..

Что?!

Глаза робота!

Я отошла, но они всё ещё смотрят прямо на меня! Он следит за мной. За нами.

Учитывая, что на входе мы встретили системы безопасности, замаскированные под арт, я не сильно опасаюсь этого робота. Вероятнее всего, он – это специальная камера; система слежения со встроенным искусственным интеллектом наподобие тех популярных дронов.

– Кирия, прочитай дальше, – говорит Ханебо.

Ах, я же не закончила. Киваю, отключаю очки и достаю телефон.

«Проект “Демократия”. Цель проекта заключается в разработке дешёвой и эффективной модели автономного боевого робота. Конечный продукт должен обладать: а) функцией интеллектуального подавления для предотвращения выхода из-под контроля; б) системой интеллектуального распознавания союзников и врагов на основе нейросети “Юниверсум”; в) способностью подавлять сопротивление противника, имеющего в распоряжении холодное или огнестрельное оружие, обеспеченную наличием искусственного интеллекта последнего поколения; г) набором средств подавления сопротивления противника, как то: встроенное автоматическое и/или полуавтоматическое оружие, встроенное холодное оружие типа мачете, резиновой дубинки и т.п. Для реализации поставленной цели определены следующие задачи: …»

Дальше было неинтересно: всё про интеграцию нейронки, написание ИИ, конструирование, тестирование и бла-бла-бла. Что ж, в этом проекте «Пришествие», похоже, преуспело. Мы с Ханебо почувствовали их успех своими шкурами.

Их роботы принципиально отличаются от наших, хотя и создаются с той же целью. Однако они никогда не превзойдут наших стражей. Стражем управляет хост – человек, и ни одна нейросеть не способна затмить человеческий мозг!

Робот за витриной не подаёт признаков жизни.

Ханебо указывает на стены. Только сейчас я замечаю, что они увешаны небольшими картинами в рамках. Часть картин – какая-то размазня по типу той, что продаётся на аукционах за баснословные суммы под видом высокого искусства. Часть картин вполне осмысленны, в беспорядочных мазках проглядывают предметы, люди, животные. Две же картины, видно, написаны рукой художника. Экспозиция, светотень, перспектива, выдержанность контуров… Я сразу увидела, чем эти картины похожи: везде есть мужчина и женщина. Разные волосы, разная одежда. Разная обстановка. Но везде чувствовалось особое отношение между ними.

Они – семья.

И в обеих картинах есть дети. Маленький мальчик, тихо усевшийся в углу. Маленькая девочка, плачущая у окна…

Я вспомнила нашу дочь. Она ещё младенец, с ней няни, но даже в таком возрасте не будет ли она скучать по маме? Я представила её маленькое пухлое личико и сказала:

«Дождись меня, любимая».

Я открываю только что пришедшее сообщение.

– В документах упоминается ещё один проект, – читаю я вслух. – Однако нам не удалось найти какой-либо детальной информации о нём.

Проект «Ода».

К письму приложен файл. Текст. Рассказ на одну страницу, больше похожий на сочинение школьника в духе «как я провёл лето». Он пишет о том, как родители ссорятся и разводятся, а его, маленького ребёнка, забирает мать.

Отнимает у родного отца.

Это не просто похоже на сочинение школьника – это настоящий рассказ ребёнка. Короткие однообразные предложения, скупой язык, странное сочетание слов. Хотя ни единой ошибки. Орфография, синтаксис, пунктуация – всё безупречно. Но стиль и постоянное упоминание «любимого отца» не позволяют уйти ощущению, что творила рука ребёнка.

И тем было страшнее.

Что