Хотя, возможно, это просто плод моих болезненных детских фантазий, и я вижу лишь то, что хочу видеть.

— Я больше не хочу видеть тебя в моей постели. Для разговоров в твоем распоряжении весь дом.

Она явно думает, что у нее случился острый приступ звуковых галлюцинаций, потому что сначала мотает головой, а потом морщится и смотрит на меня с немым вопросом. И мы оба осознаем то, как намеренно болезненно я прошелся по ее самолюбию. Вряд ли в ее жизни были мужчины, которые брезговали ее телом в своей койке.

— У нас разные спальни, Полина. Пожалуйста, не забывай об этом.

На улице собачий холод, но я все равно не отказываю себе в выработанной годами привычке. Пробежка заряжает тело тонусом и проветривает башку.

Только в этот раз я едва «делаю» половину дистанции. Приступ острой боли застает внезапно, словно убийца из подворотни. Останавливаюсь, хватаю руками колени и трясу головой, как будто моя боль материальна и, если постараться, ее можно выдавить, как занозу. Ни черта не помогает: к боли добавляется вяжущий вкус во рту, как будто меня накормили могильной землей. И мир растекается из трехмерных форм, превращаясь в маслянистое пятно, тонким слоем размазанное по моей сетчатке.

Я иду домой почти наощупь, полагаясь только на память тела.

Первым делом — в душ, сунуть голову под теплую воду, попытаться расслабиться и вообще ни о чем не думать. Потом выпиваю две таблетки — мой «десерт» наоборот, потому что принимаю его перед основным блюдом.

И боль потихоньку гаснет, словно огонь на фитиле в луже расплавленного воска.

Через пятнадцать минут я собран и спускаюсь к завтраку, на ходу перечитывая сообщения. От Ирины — целая цепочка, штук десять точно, но я не хочу их читать. Может, позже у меня появится к ним хотя бы формальный интерес.

Когда вижу сидящую за столом Полину, мне хочется выйти и попробовать войти в столовую снова, потому что меня определенно вышвырнуло в какую-то альтернативную реальность. В моей Полина ни разу за все семь месяцев нашего брака не завтракала со мной. А еще не обедала и точно не ужинала.

Похоже, моя жена всерьез вознамерилась поиметь мне мозг.

С тех пор, как у Полины округлился и начал расти живот, она перестала носить свои сумасшедше обтягивающие платья и короткие юбки и перешла на более уютные вещи. Не то, чтобы мне не нравилось, как она выглядит — мне в принципе было все равно, главное, чтобы ее внешний вид не выходил за рамки приличия. Но сейчас я беру паузу, чтобы осмотреть ее с ног до головы. Она в каком-то светло-розовом свитере и джинсовом комбинезоне, который обтягивает ее живот. Два больших кармана «приклеены» по обе стороны «шарика».

Если бы мы были нормальной семьей, я бы мог подойти к ней, погладит живот, возможно, почувствовать, как в нем толкается мой сын. Сказать что-то ободряющее, чтобы она не чувствовала себя некрасивой из-за отекших ног и пары лишних килограмм, которых все равно не видно. Если бы мы были…

Но у нас деловые отношения, в которых нет места сантиментам, поэтому я просто сажусь за стол и спрашиваю:

— Ты сегодня решила побить рекорд и сделать множество вещей, которые раньше не делала?

— Я сказала, что нам нужно поговорить, и мы поговорим.

Вот так запросто она берет меня за руку и выталкивает в прошлое, на семь месяцев назад, когда перелетела океан, чтобы заявить о своих намерениях: открыто и предельно честно. Похоже, это ее стиль поведения: брать свое любой ценой.

У меня до сих пор немного побаливает голова, и я с трудом улавливаю вкус бекона на языке, поэтому предпочел бы завтракать в тишине, но понятия не имею, как избавиться от Полины, когда она прет, как танк.

— Слушаю. — На всякий случай бросаю взгляд на часы, чтобы она понимала — я не буду бесконечно выслушивать ее обиды.

Полина делает глоток сока, подбирается и немного затягивает паузу, явно настраиваясь на разговор.

— Я вчера встретилась с Ирой. Случайно. В парке.

Странно, что только вчера, потому что Ирина вернулась в столицу еще две недели назад и развила такую бурную деятельность, что об этом не знает только слепой и глухой.

Полина вкратце — прямо хочется ее похвалить за то, что не рассусоливает — передает суть разговора. Я не перебиваю, даю закончить, мысленно делая пометки для будущего разговора с Ириной. Например, о том, какого хрена она внушает моей беременной жене мысль о том, что я собираюсь забрать ребенка.

— Это все? — уточняю я, когда Полина замолкает. Она взволнована: когда снова прилипает губами к стакану, я слышу отчетливый стук зубов о хрусталь.

— По-твоему, этого мало? Как ты думаешь, каково мне было: целую ночь сидеть и думать о том, что ты где-то трахаешься с моей сестрой, а в перерывах между забегами вы радостно обсуждаете, как и куда меня вывезти, чтобы не мешала вашей идиллии с моим ребенком!

Я где-то даже понимаю, почему она так злобно огрызается, но на всякий случай охлаждаю ее коротким и емким:

— Перестань орать. Или на этом разговор будет окончен.

Полина медленно и выразительно проглатывает обиду, но молчит, и только бешено дрожащая артерия на шее выдает ее злость. Возможно, со временем, я научу жену слушать и слышать, и не делать выводы наперед, считая, что все люди вокруг существуют только для того, чтобы она героически превозмогала понаставленные ими преграды.

— Я не собираюсь обсуждать с тобой свою личную жизнь, будет ли она касаться твоей сестры или других женщин. Хочу, чтобы ты хорошенько раз и навсегда это запомнила. Иначе я начну думать, что мой деловой партнер собирается иметь меня в обход договора.

— Может, хватит каждый раз тыкать меня носом в наше соглашение? — хмурится она.

— «Хватит» случится только после того, как ты выучишь правила игры.

Она долго думает, но в итоге выдает короткое и сухое: «Хорошо».

— Дальше: если я не хочу обсуждать с тобой своих женщин, то можешь быть уверена — точно так же я не обсуждаю со своими женщинами мою жену и судьбу моего ребенка. — Я не представлю нормального мужика, который бы так делал, но, похоже, в ее прошлом были именно такие «мужчины». — Я не собираюсь забирать у тебя ребенка и никогда не собирался. Если бы мне был нужен инкубатор, я бы воспользовался услугами соответствующих женщин. Ты меня целиком и полностью устраиваешь в роли жены, и я думаю, что ты так же будешь хорошей матерью Доминику.

Странно, как быстро я привык к необычному имени. И еще более странно, что стоит мне его произнести, как Полина волшебным образом расслабляется. К щекам приливает румянец, рука опускает на верх живота, поглаживает круговыми движениями. Не тороплю, потому что и самому интересно наблюдать, как происходит их безмолвное общение.

— Спасибо, Адам, — говорит она и на этот раз смотрит прямо мне в глаза. Даже не щурится, как обычно. — И извини, что забыла, где мое место.