но мама, которой неосторожно позвонил доложиться о благополучном прибытии, нагрузила всякими заданиями. В итоге в Керро я оказался в восьмом часу вечера. И все равно сразу уйти не удалось. Поскольку не приезжал с конца мая, маме необходимо было вывалить на меня кучу совершенно не интересных мне местных новостей и задать не меньшую кучу вопросов.

Я уже шел к калитке, когда с соседнего участка, где никто не жил с прошлого лета, донесся собачий лай и сердитый женский голос.

— Кто это там? — спросил я маму.

— А, соседи новые, — она поджала губы. — Женщина и девушка молоденькая с ребенком. Наверно, бабушка с дочкой и внуком, не знаю. Какие-то они… нелюбезные.

Ну разумеется. Сунулась к ним знакомиться, а те не загорелись желанием немедленно задружиться. Поэтому и нелюбезные.

* * *

До Тимаевых можно было дойти по подъездной дороге, но я предпочитал тропу вдоль берега. В детстве нам со Славкой нравилось купаться в заросшей камышом маленькой бухточке. Поселковые туда не ходили, в основном обитатели десятка окрестных домов, чаще мамы с детьми, любившие это место за песчаное дно и небольшую глубину у берега. Вот и сейчас я остановился там посмотреть на закат. Когда солнце опускалось за деревья с той стороны, вода светилась всеми оттенками малинового или оранжевого, как расплавленный металл.

В кармане загудел телефон. Я подумал, что Артем хочет выяснить, ждать меня или нет, но, к моему удивлению, это оказался Эгерс.

— Добрый вечер, Виктор Петрович, — голос звучал монотонно и бесцветно, как у телефонного робота. — Прошу прощения, что звоню в выходной. Но я принял решение и решил не ждать до понедельника.

— Слушаю вас, Эрик Карлович.

— Я согласен на ваше предложение. Предлагаю встретиться в нашем офисе для обсуждения деталей договора.

— Хорошо, — я постарался никак не выдать своих эмоций. — В понедельник в десять утра устроит?

— Жду, — коротко ответил он. — Всего доброго.

Я тут же перезвонил Лене.

— Хорошо, — вяло отозвалась она. — Поняла.

— Все в порядке? — насторожился я.

— Славка плохо себя чувствует. Давление скачет, то вверх, то вниз. Вчера скорую вызывала. Жара, духота.

Это было фигово, конечно. Хотя и не ново. Врачи так и сказали: прожить он может до глубокой старости, но качество этой жизни будет далеко не самым лучшим. Иногда неделями чувствовал себя вполне сносно, а иногда по несколько дней не мог встать с постели. В этом случае Лене приходилось оставаться с ним дома или приглашать сиделку.

Как ни раздражала она меня, но ее забота о брате заставляла закрывать глаза на многое. Фактически Славка был центром ее жизни, а работа — всего лишь средством обеспечивать ему качественный уход. После свадьбы они хотели завести детей через несколько лет, однако болезнь поставила на их планах жирный крест. Точнее, поставила Лена. Насколько мне было известно, с этой функцией у Славки все обстояло нормально, но на мой вопрос он отрезал: «решать ей». Больше к детской теме мы не возвращались. Мама, конечно, огорчалась, что у нее нет внуков, но благоразумно помалкивала.

Калитка со стороны озера закрывалась на щеколду, но я знал, на что надо нажать, просунув руку между прутьями ограды. Зашел, задвинул и остановился на дорожке, услышав женские голоса на веранде.

— Иногда устаешь быть бабой с яйцами, — долетело до меня отчетливо, высоко и звонко. — Хочется хоть ненадолго стать просто бабой. Чтобы кто-то взял на ручки, вытер сопли и решил все твои проблемы.

Что-то неразборчиво, сквозь смех, ответил другой голос, потом я узнал третий — низкий, Тамарин. Надо было подойти ближе, обозначить свое присутствие, поздороваться, но я стоял как вкопанный и зачем-то ждал, когда снова заговорит та… баба с яйцами.

И она действительно что-то сказала, я не расслышал. Одновременно с этим на перила взлетели две маленькие голые пятки, а под ними в лучах закатного солнца открылась такая панорама, что в горле мгновенно пересохло, а в штанах стало горячо и тесно.

* * *

Женщин после Олеси у меня не было больше года. Обходился своими силами. Вспоминая… Заниматься любовью с призраком — больно и горько. Но других для меня не существовало. Потом была… кажется, Марина. Или Мария? Сильно спьяну, на чьем-то дне рождения. В ванной, посадив ее на стиралку. Кончить так и не смог. Да и она тоже. Вывернулась, натянула трусы и ушла, одарив убийственным взглядом.

Такого отвращения к себе я не испытывал никогда, ни до, ни после. Как будто изменил Олесе — живой. Но, переломавшись, окончательно и бесповоротно понял: ее больше нет. Можно закопать себя в могилу вместе с ней. Можно жить дальше. Жить и помнить.

Знакомился с кем-то, встречался, занимался сексом. Чувства вины больше не было. И я надеялся когда-нибудь полюбить снова. Не так, как Олесю — иначе. Но ни одна из женщин за эти шесть лет так и не смогла вызвать ничего, кроме банального желания.

* * *

Тамара заметила меня, слетела с веранды, обняла, поцеловала в щеку. Пятки с перил исчезли, голубые трусы спрятались. Я что-то говорил, а сам все косился в ту сторону.

Нас познакомили. «Баба с яйцами» оказалась маленькой сероглазой блондинкой, совсем молоденькой.

— Это Рита, наша соседка, — сказала Тамара.

Рита. Маргарита. Как наша будущая компаньонша. Забавно.

С трудом оторвав от нее взгляд, — прилип, что ли? — я пошел вокруг дома туда, где сидели мужчины: Тема и Павел, муж Тамариной подруги Люки. Их я видел несколько раз, а с Томой познакомился два года назад, и мы как-то очень легко подружились. Хотя ее специальность сначала вызвала оторопь.

«И тебя не смущает, что она каждый день лапает посторонние хера?» — спросил я Темку.

«Был момент, — ответил он. — Поэтому не сразу решился к ней подкатить. Но потом все-таки смог понять, что это для нее просто рабочий материал. Главное — чтобы к моему так не относилась. А все остальное — херня».

— Что за… девушка там? — я запнулся, не зная, как ее обозначить. «Телка» или «баба» — язык не повернулся. — Тома сказала, ваша соседка.

— Скорее, твоя. Из голубого дома рядом с вами.

Облом… Та самая нелюбезная девушка с ребенком. Наверняка замужем. Кольца нет, но ни о чем не говорит. Скатай губу, Миронов.

Скатать не получилось.

Мы сидели в беседке, пили вино, разговаривали, а я так и пялился на нее. И каждый раз, когда встречался с ней взглядом, сердце прибавляло к ритму еще несколько ударов. В паху ныло все сильнее, а стояло так твердо и откровенно, что пришлось положить ногу