class="p1">Матери от родителей досталась большая трешка на Октябрьской набережной. Когда Славка женился на Лене, ту квартиру продали и купили им двухкомнатную в Коломягах. А потом, добавив денег, нашли такую же двушку и нам с Олесей, только на Гражданке.

Я вспомнил, как ночь за ночью приходил в маленькую комнату и сидел в кресле-качалке, глядя на все, что мы приготовили для будущего ребенка: кроватку, коляску, манеж, пеленальный столик. Говорил себе, что так продолжаться не может. Что надо переехать. Продать эту квартиру. Или сдать, а себе снять хотя бы комнату. Но ничего не менялось.

Мать звала к себе в Керро, куда перебралась после смерти отца, но я боялся, что она утопит меня в сочувствии и участии. Все это хорошо, но лишь в гомеопатических дозах. А она никогда ни в чем не знала меры.

Так прошло полгода. А потом я просто собрал все. В первую очередь собрал себя, стиснул в кулак, сжал до писка, до боли. Собрал детские вещи и раздал знакомым. Собрал вещи Олеси и отвез к теще. Оставил лишь фотографии и несколько памятных безделушек. Ушел с головой в работу и в спорт. Если выпадало свободное время, садился в машину и ехал куда глаза глядят. Останавливался, бродил по лесу или по берегу залива.

Постепенно тоска ушла. Остались память и грусть. И жизнь без красок. Я не цеплялся за прошлое, не испытывал какой-либо вины и хотел бы снова жить полной жизнью. Но это не то, что можно вернуть волевым усилием. Для этого должно произойти что-то особенное. Однако… не происходило.

Я просто жил — как живется. Как трава под солнцем.

Глава 3

Рита

После дневного сна Наташа накормила Бобра полдником, и мы с ним отправились на прогулку, прихватив, разумеется, Корвина. Тот обожал новые места и трусил по тропе впереди нас, то и дело оглядываясь. Гулять с Бобром было той еще засадой. В коляске он, разумеется, ездить отказывался — ну как же, большой! — но на долгий пеший трип его еще не хватало. Поэтому я решила, что мы потихоньку дойдем по берегу до последнего дома и вернемся.

Подъездная дорога шла по тылам участков, а фасадами дома выходили прямо на озеро. Вдоль заборов шла узкая тропинка, то ныряющая в заросли, то выбегающая к самой воде. Корвин влетал в нее по брюхо, жадно пил, вылезал, отряхивался. Бобра тоже тянуло подрызгаться, но я не пускала, выбирая место поудобнее.

Когда я обговаривала с хозяином дома покупку, спросила, можно ли в этом озере купаться. Ну было бы обидно жить рядом с водой без такой возможности.

— Можно, — ответил он. — Болотянка, конечно, но сравнительно чистая. С другой стороны поселка есть пара больших пляжей, но там всегда полно народу. И дно илистое. А вот если пойти вправо по берегу, там пара маленьких заливчиков с песочком. И мелко.

Вот такой заливчик я и хотела найти. А когда нашла, с досадой обнаружила, что место занято. Держа за руки маленькую девочку, вдоль берега по щиколотку в воде прогуливалась брюнетка в коротких джинсовых шортах и лифчике от купальника. Девочка, годика полтора, не больше, поднимала тучи брызг и визжала от восторга.

Корвин с разбегу влетел в воду и остановился рядом с ними, как всегда улыбаясь до ушей.

— Абака! — завопила девочка и потянулась к нему.

— Женя, не лезь к собаке! — строго приказала ей мать.

— Не бойтесь, — успокоила я. — Он обожает детей. Не обидит.

— Да мне собаку жалко, — рассмеялась женщина. — Замучает насмерть.

Бобер тем временем стряхнул с ног сандалии и рванул в компанию. Вопить, что я не разрешала, было поздно. Осталось только присоединиться.

— А вы в поселке живете? — спросила я, одним глазом наблюдая за Бобром, а вторым за Корвином, который самозабвенно облизывал счастливую Женю.

— Нет, в крайнем доме по берегу. А вы?

— В поселке. Тоже в крайнем, с этой стороны.

— А, так это вы у Михалыча дом купили, — кивнула женщина. — Кстати, я Тамара.

Я тоже представилась, после чего мы выволокли мелочь на берег, вытерли им ноги и устроились рядышком на поваленном дереве. Мамки малышей знакомятся так же быстро, как и сами дети в песочнице. Даже повода особого не надо, достаточно наличия отпрысков. Тамара рассказывала мне о местных реалиях, Бобер с важным видом показывал Жене какие-то сорванные цветочки и листочки, а Корвин носился туда-сюда, пока не устал и не улегся в тенечке под кустом.

— А пошли к нам? — предложила Тамара, когда Женя начала хныкать и проситься на руки.

— А удобно? — засомневалась я.

Вообще-то пойти хотелось, она мне понравилась. Но было как-то неловко.

— А чего неудобного? — удивилась Тамара. — Мы с Женькой одни. Муж только по выходным приезжает. Ну, бывает, что и на неделе вечером завалится, но сегодня точно нет.

Я позвонила Наташе и предупредила, что мы не пропали, а пошли в гости. Тамара посадила Женю в коляску, и мы двинулись по тропе к самому последнему дому. Заливчик оказался прямо посередине между нашими участками.

— Какой красивый дом, — сказала я совершенно искренне, когда мы подошли ближе.

— Вот и я как увидела первый раз, так и влюбилась, — Тамара улыбнулась своим мыслям, и ее глаза как-то по-особому блеснули. Видимо, это было дорогое воспоминание.

Она показала мне дом и сад, а потом мы уселись с чашками кофе в беседке, глядя, как дети возятся в песочнице. Корвин, обойдя участок, устроился под столом.

— Парень у тебя какой кавалер галантный, — улыбнулась Тамара, глядя, как Бобер помогает Жене лепить куличики. — Прямо начало дачного романа.

— Почему нет? — я пожала плечами. — Думаю, не один год будут здесь встречаться. Мало ли.

— Не знаю, Рит. Есть печальный опыт таких вот детских романов. У меня брат-близнец, мы с садика дружили с девочкой Люкой. Вернее, мы с ней до сих пор дружим. Они с Тарасом поженились. А несколько лет назад очень неприятно развелись. Ну а я первый раз вышла замуж за одноклассника. Тоже с первого класса дружили. И тоже неудачно.

— Да что ж такое, у всех неудачно, — вздохнула я. — У меня вот только-только все закончилось. Развод, раздел имущества.

— Ну, у тебя все еще впереди, — это прозвучало так, словно Тамара была старше меня лет на двадцать, хотя на вид я не дала бы ей больше тридцати пяти. — Ты еще молодая совсем.

— Молодая? — хмыкнула я. — Не старая, конечно, но тридцать — это не совсем уже молодость.

— Тридцать?! — она поперхнулась и закашлялась. — С ума сойти,