— Нет, конечно. Надеюсь, что из сейфа его никто недостанет. Знаете, Дронго, я давно хотел вас спросить, вы ведь эксперт попреступности. Какой код считается идеальным? Говорят, что нельзя ставить датысвоего рождения или даты своих близких. А какой код идеальный?

— Наверно, идеальных кодов не существует, —заметил Дронго, — к любому можно найти ключ.

— Я тоже так думаю, — кивнул Лабунский и открылдверь.

Он пропустил вперед супругу, гостей и вышел следом за ними.Последним из номера вышел Обозов, который захлопнул дверь, и все пятеро прошлипо коридору к кабине лифта. Дежурная, увидев Лабунских, подобострастно улыбнуласьи пожелала доброго вечера. К своим клиентам здесь относились особеннопочтительно.

Они спустились вниз и вышли в холл первого этажа. Внизу уженаходились явно нервничавшие супруги Соренко. Очевидно, Лабунский не посчиталнужным предупредить их о переносе ужина на час, и они добрых тридцать минутискали, в каком именно ресторане могли оказаться Лабунские, пока наконецметрдотель ресторана не сообщил, что ужин перенесен на восемь вечера.

Клавдия была в зеленом плотно облегающем платье. Очевидно,она успела сильно понервничать, так как лицо ее было красного цвета и оназадыхалась от возмущения. Ее муж успел расстегнуть две верхние пуговицы рубашкии распустить узел галстука.

— Где вы были? — не выдержала Клавдия, увидевсестру. — Мы так волновались.

— Не нужно нервничать, — хладнокровно посоветовалЛабунский.

Клавдия открыла рот, чтобы что-то возразить, но посмотрелана мужа и замолчала. Ее супруг, увидев Торчинского, изобразил бурную радость идолго тряс руку певцу. Без пятнадцати восемь в отель приехали Жураевы. УвидевТорчинского, они так обрадовались, словно он приехал на рождение именно к ним.Немедленно откуда-то появился фотоаппарат, и супруги по очереди и все вместесфотографировались с певцом.

В восемь приехали итальянцы. Две пары. Одна пожилая,супругам было лет по пятьдесят пять — шестьдесят, другая — помоложе, лет посорок. Всех четверых сопровождал Хеккет, который с удовольствием здоровался скаждым из присутствующих. С не меньшим удовольствием он поздоровался с Дронго,который был вынужден при всех пожать руку своему давнему сопернику.

Стол на четырнадцать человек был накрыт у бассейна.Предупредительный метрдотель и официанты уже выстроились вокруг стола. Всестали рассаживаться. С левой стороны, ближе к бассейну, сидели Лабунские,Торчинский, супруги Соренко и Жураевы, напротив — две пары итальянцев, Хеккет,Дронго и Обозов. Таким образом Дронго вынужденно оказался между Уордом Хеккетоми Станиславом Обозовым. Разумеется, это соседство его совсем не радовало. Ондовольно быстро разобрался, что именно старший по-возрасту среди итальянцев иявляется тем самым Лицци, ради которого на банкете присутствовал Уорд Хеккет.

Первыми тосты произносили гости из России. Итальянцы уженемного привыкли к визитерам из стран бывшего Советского Союза и их несколькоагрессивной манере вести себя за столом. Тосты следовали один за другим,официанты старались успеть налить всем присутствующим спиртное. При этом дамыне отставали от кавалеров.

Дронго смотрел, как вел себя каждый из гостей, оказавшихсяза этим столом. Супруги Соренко явно чувствовали себя не в своей тарелке.Жураевы были преувеличенно любезны, как бы стараясь показать, что подобныеприемы были для них не столь заметным событием. Торчинский был элегантен,вежлив и непроницаем, хотя иногда бросал грозные взгляды на ЕкатеринуЛабунскую. Обозов мрачно молчал, уткнувшись в тарелку, и почти не пил, позволивсебе лишь несколько глотков. Хеккет, напротив, был весел и необычайно оживлен,он поддерживал каждый тост Лабунского или Жураева и высоко поднимал свою рюмку.

За столом шла неторопливая беседа. Итальянцы рассказывали освоих планах, Лабунский говорил о своих проектах. Все были довольны. Торчинскийиногда что-то шептал супруге Лабунского, и та весьма благосклонно склонялась кнему. Правда, иногда она посматривала и в сторону Дронго, сидевшего на другомконце стола.

Когда подали десерт, мужчины поднялись, чтобы выкуритьсигареты. Лицци уже много лет курил только «Ротманс», тогда как Марк Лабунскийдостал свои сигары, а Жураев «Кэмэл». В отличие от итальянских женщин,российские дымили не меньше мужчин. Это считалось модным. На Западе же моднымбыл абсолютный запрет на курение, здесь всячески стремились изжить стольвредную привычку.

К Дронго подошла Екатерина Лабунская.

— Мне понравилась экскурсия, — с явным вызовомсказала она, — может, нам в Москве тоже устроить нечто подобное.

В некоторых случаях лучше не отвечать. Это был как раз тотсамый случай. Дронго взглянул ей в глаза и ничего не ответил. В это времяраздался громкий голос Соренко. Он о чем-то спорил с Обозовым, причем говорилтолько Соренко. Его собеседник предпочитал молчать, поддерживая беседу лишьневразумительным мычанием.

— Мне кажется, что четвертый пункт нашего договора мымогли бы дать несколько в другой редакции, — сказал по-английски МаркЛабунский, обращаясь к сеньору Лицци.

Хеккет, услышав это, насторожился.

— Как это — в другой? — спросил он. — Мы ведьуже все согласовали.

— Чисто техническая правка, — успокоил егоЛабунский. — Если разрешите, я вам покажу.

— Конечно, — сразу согласился Хеккет, — яхочу посмотреть, что именно вас не устраивает.

Лабунский повернулся и пошел к лифту. Сеньор Лицци подошел кХеккету и о чем-то тихо спросил. Когда Хеккет ему отвечал, лиц говоривших небыло видно, они отвернулись от бассейна и отошли в глубь сада.

Не куривший Горчинский подошел к Лабунской, которая стояла ссигаретой в руке. Очевидно, это не мешало им общаться, так как был слышенгрудной смех женщины. Через несколько минут в ресторане показался МаркЛабунский. Он принес копию контракта и показал ее Лицци и Хеккету, настаивая напоправке. Хеккет сразу начал сверять текст договора с предложениями Марка. Этобыло не совсем удобно — вести деловые разговоры во время ужина, но, очевидно,договаривающимся сторонам было важнее согласовать договор, чем соблюдать некиеэтические принципы. Второй итальянец также подошел ближе, и они началиоживленно что-то обсуждать.

Лабунский подозвал к себе Обозова, знавшего английский языкгораздо лучше него. Они стояли впятером, обсуждая пункт договора, по которомувозникли сомнения, когда официанты начали разносить шампанское и вино.

Женщины также поднялись и беседовали между собой. Дронгозаметил, как, поговорив с Лабунской, к лифту в глубь холла поспешил Олег Торчинский.Официанты разносили вино, шампанское и десерт, когда супруга Лабунскогонеожиданно резко взмахнула рукой и официант, подававший ей бокал вина, к своемуужасу, опрокинул его ей на платье.

Все переполошились. Подбежавший метрдотель долго извинялся.Официант от страха просто остолбенел и только бормотал слова извинения. Женщиныпредлагали Екатерине свои салфетки, но она извинилась и отошла от них,собираясь направиться к лифту, чтобы подняться наверх и переодеться.