Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что там написано, будь ты проклята?!
Она резко и глубоко вздохнула. Он не должен ругаться — она ничего такого не сделала и все ему рассказала. Она проговорила:
— Я же сказала, он все оставил Мэриан.
— Не тебе?
— Нет, я же говорю — Мэриан.
— Ты вообще ничего не получаешь?
— Да.
Она отступила еще на шаг. Он был крайне зол. Конечно, она могла бы предвидеть, что новость его расстроит, но ее вины в том не было.
От гнева он побледнел. Взгляд был ясным и холодным. Вполголоса, но жестким тоном он сказал:
— Но она же отдаст тебе какую-то часть. Она же обязана так поступить из уважения к приличиям. Что она говорила насчет этого?
— Она не говорила ничего такого, ничего насчет раздела наследства.
— А что же она говорила?
— Сирил, прошу тебя...
— Что она говорила?
— Она хочет, чтобы я получала денежное пособие.
— Сколько?
— Сто фунтов в год.
— А сколько она сама получит?
— Я... не знаю. Мистер Эштон не может сказать со всей уверенностью, пока все дела относительно наследства не будут улажены.
— Он, черт возьми, что-нибудь да придумает. Сколько она получит?
Инна, запинаясь, сказала:
— Он не уверен, но говорил о двух тысячах.
— Две тысячи чистыми?
— Так он сказал, после того как будет уплачен подоходный налог.
— И она дает тебе жалкую сотню! Не густо! — он сжал ее в объятиях. — Инна, это непостижимо! Неудивительно, что ты не в состоянии говорить по делу! Это невероятно! Но, послушай, дорогая, она должна сделать одну простую вещь — она должна отдать тебе половину. Я хочу сказать, это будет порядочно с ее стороны. Она не может просто прикарманить все деньги и оставить нас умирать с голоду.
Весьма неудачно, наверное, но Мэриан открыла дверь как раз в тот момент, когда он произнес последнюю фразу. Слова звучали пылко и убедительно, но на Мэриан они подействовали весьма странно: она подумала, что Сирил, приложив какое-то усилие, и впрямь мог бы достичь успеха на сцене. Она переоделась в старое платье, чтобы приготовить ужин. Начав накрывать на стол, она сказала приятным голосом:
— Ты не умрешь с голоду, Сирил. Ужин почти готов.
Он взглянул на нее и, поколебавшись, бросился в атаку.
— Я не это имел в виду. Мэриан...
Она прошла в ту часть комнаты, что была оборудована под маленькую кухню, и он последовал за ней.
— Ты ведь сделаешь что-нибудь и для нас — это такая куча денег. Инна твоя сестра.
Она поставила суп на маленький огонь, затем принялась разливать его в тарелки, которые уже подогрела. Она улыбалась.
— Об Инне я позабочусь. Я ведь всегда заботилась, правда?
— Но, Мэриан...
Она покачала головой.
— Я устала, да и суп остынет. Завтра поговорим.
— И ты что-нибудь сделаешь, ведь сделаешь, да? Ты всегда была ангелом. Не думай, что я не понимаю, как мы тебе обязаны.
Она продолжала улыбаться.
— Тогда возьми тарелку Инны и свою тоже. В ней нет монет, но суп вкусный.
Он стоял с тарелками дымящегося супа в обеих руках.
— Ты не знаешь, как трудно занять прочное положение в театральном мире, завистники так и норовят тебя подсидеть. Но теперь, если у меня будет материальная поддержка, я смогу собрать свою собственную труппу и показать всем, чего я стою на самом деле.
Мэриан хотелось сказать «Что за чушь!», но она удержалась. Она с усмешкой произнесла:
— О, мой дорогой Сирил! Поторопись же! Мы с Инной сегодня только слегка перекусили и чаю не пили, к тому же я ненавижу холодный суп.
Все было тщетно. Повлиять на женщину невозможно. Ему следовало бы позволить ей самой все решить, слегка ей подыграв. Возможно, он совершил ошибку, когда упомянул о создании собственной труппы. Он даже не был уверен, что хочет этого. Слишком высокая ответственность и слишком легкий способ потерять все деньги. Он не был уверен, что не предпочел бы оставить все как есть: много возможностей поживиться, а риска почти никакого.
Он прошел в другую комнату и составил им прекрасную компанию за ужином, вполне убедительно изображая интерес к покупкам Инны и ее бесконечным планам, которые она описывала в самых радужных тонах. Насколько он мог судить, она уже почувствовала вкус к деньгам и была способна говорить только о том, как их потратить. И этому надлежало положить конец. Это мужское дело — определять, сколько денег следует тратить. Он продолжал беззаботно улыбаться, но его раздражение и решительность крепли с каждой минутой.
В комнате стоял букет из дорогих цветов: тюльпанов, нарциссов, сирени. Когда он подумал, сколько он стоил... Деньги просто выбросили на ветер! Инна перехватила его взгляд. Она продолжала говорить в своей новой оживленной манере.
— Ну, не очаровательны ли они? А знаешь ли ты, от кого эти цветы? Мистер Каннингем прислал их — Ричард Каннингем, сам Ричард Каннингем! Он попал в аварию вместе с Мэриан. Они пролежали в яме, засыпанной обломками поезда, несколько часов, вдвоем. Я была так напугана, чуть не умерла от страха, и конечно же, подозревала, что что-то случилось, и думала о самых ужасных вещах в мире, — она вздрогнула и сквозь макияж проступила бледность. — Ты и вообразить не можешь, как это было жутко. Мистер Каннингем сломал два ребра, и его увезли в больницу. Он собирается улететь в Америку, как только его выпишут, но вчера он прислал эти чудесные цветы и экземпляр «Шелестящего дерева».
Сирил играл роль беспечного балагура с все нарастающим напряжением.
И, едва они с Инной, наконец, оказались наедине, в их комнате, за закрытой дверью, как улыбка сразу же сошла с его лица. Инна, сидя за туалетным столиком, видела его лицо, всплывшее на поверхности затененного зеркала, словно лицо утопленника, выловленного из воды. Горела только прикроватная лампа с потертым зеленым абажуром. Сирил купил ее, когда как-то раз выиграл немного на скачках. Он сказал, что яркий верхний свет бьет ему в глаза, поэтому Инна получила прикроватную лампу в подарок на день рождения. Ее свет придавал комнате такой вид, словно она была под водой.
— Как много ерунды болтают женщины!
Она, нервно вздрогнув, обернулась. Голос его был жестким, от улыбки не осталось и следа.
— Сирил!
Он злобно фыркнул.
— Хватит с меня «сирилов»! Я достаточно наслушался твоей болтовни! И не начинай тут плакать и шуметь, чтобы все слышали. Ты должна переубедить Мэриан.
— Но, Сирил...
— Ты должна ее переубедить. Я никогда не слышал ничего столь же оскорбительного — она вступает во владение всеми деньгами, и у нее хватает наглости заявить, что она оставляет их себе!