Ложась в постель той ночью, Франческа не могла подобрать названия своим чувствам. Ей становилось тревожно, стоило подумать о том, что Тодд скоро уедет, больно — при мысли об остальных событиях, которые неминуемо последуют, и странно, когда она гадала, кто же в конце концов поселится рядом. Дом номер 44 по Чарлз-стрит должен был вскоре измениться до неузнаваемости — как и жизнь самой Франчески без Тодда.

Объявление Франчески собрало неожиданно много откликов, большинство которых оказались возмутительными. Франческа была ошеломлена тем, что и как незнакомые люди охотно рассказывали о себе. Несколько только что вышли из реабилитационного центра или наркологической клиники и признавались, что снимать отдельную квартиру пока не готовы, поэтому с удовольствием поживут у нее. Всем без исключения понравилось описание дома. Среди ответивших было несколько пар, которым Франческа сразу объяснила: помещения, которые она сдает, слишком малы для двух человек, вдобавок она готова мириться всего с тремя жильцами. Одна пара с двумя детьми выразила желание арендовать две трети помещений, что никак не устраивало Франческу. Вдобавок она опасалась, что дети, мальчишки трех и пяти лет, разгромят ее дом. Двое претендентов недавно освободились из тюрьмы, где один отбывал срок за сексуальные домогательства. Другой уверял, что не совершал должностного преступления, за которое его осудили. Какого именно — Франческа не спрашивала. Четырем лесбийским парам потребовался дом целиком, и они интересовались, готова ли Франческа переселиться куда-нибудь, на что она, разумеется, ответила отказом, ведь поиски жильцов она затеяла лишь для того, чтобы остаться в своем доме. По меньшей мере треть ответивших на объявление держали собак, как правило, крупных: немецких овчарок, лабрадоров, двух ирландских волкодавов, немецкого дога, родезийского риджбека, ротвейлера и питбуля. Такого соседства Франческа не хотела. Она уже гадала, ответит ли ей вообще хоть один нормальный человек — приятный в общении, без партнера, детей и собак, вредных привычек и судимостей. Теряя надежду, Франческа начинала думать, что Тодд и ее мать были правы. Или все претенденты ненормальны, или она сама — потому что ей вздумалось найти среди них трех здравомыслящих, порядочных жильцов. Может, таких нет во всем Нью-Йорке.

Незадолго до Дня благодарения ей позвонила молодая женщина, назвавшаяся Эйлин Флэндерс. Она сообщила, что в мае закончила Мэримаунтский университет Лойолы в Лос-Анджелесе, что родом из Сан-Диего, только что нашла работу и перебралась в Нью-Йорк. Она была специалистом по коррекционному обучению и работала с детьми, страдающими аутизмом. Ни о каких реабилитационных центрах она не упоминала, о тюремных заключениях — тем более, объяснила, что живет одна и что у нее нет ни детей, ни собак. Начало обнадеживало. Правда, Франческа заподозрила, что Эйлин растатуирована с ног до головы, носит ирокез и пирсинг на всех частях тела, но первый телефонный разговор с ней прошел гладко. Эйлин объяснила, что хотела бы переселиться на новое место побыстрее, но пока живет в общежитии христианской ассоциации, где может провести еще несколько недель — последнее она добавила, узнав от Франчески, что дом освободится только к первому января.

Тодд уже нашел квартиру на Восточной Восемьдесят первой улице, у самой реки. В праздники, между Рождеством и Новым годом, он планировал уложить вещи и съехать первого января. До этого времени впускать в дом жильцов Франческа не собиралась: и ей, и Тодду было бы слишком больно видеть чужих людей в доме, который хорошо помнил эмоциональную бурю разрыва. Эйлин не возражала, она все равно собиралась на праздники домой, в Сан-Диего. Пока все выглядело пристойно, и Франческа пообещала на следующий день показать ей дом.

Назавтра, открыв дверь и увидев на пороге Эйлин, Франческа сразу вздохнула с облегчением. Одетая в кроссовки «Найк» и джинсы, красное полупальто со шнурами и капюшоном, белые перчатки и пушистые наушники, Эйлин казалась малышкой с рождественской открытки. Волосы у нее были огненно-рыжие, лицо усеяно веснушками, глаза голубые, а улыбка обнажала ровные белые зубы. Она не пользовалась косметикой, выглядела пятнадцатилетней школьницей и явно волновалась в ожидании, когда ей откроют дверь.

Франческа пригласила ее войти, уже в холле между ней и гостьей завязался непринужденный разговор. Оглядевшись, Эйлин восхитилась прелестью дома. Простенок над парадной дверью украшало окно с витражом, узкая, но живописная винтовая лестница вела наверх. В приоткрытую дверь гостиной, которую Франческа оставляла для личного пользования, был виден мраморный камин. Эйлин спокойно выслушала известие, что часть мебели будет вывезена из дома уезжающим Тоддом, и обещание Франчески как можно скорее найти замену недостающим предметам обстановки. Комната на верхнем этаже уже была обставлена вещами, которые не захотел забирать с собой Тодд. Если понадобится, Франческа была готова обставить и остальные помещения, которые собиралась сдавать.

Она провела Эйлин наверх, в комнаты, где еще были разбросаны вещи Тодда, так как ночевать он приходил сюда. Эйлин подошла к окну, отметила живописный вид на соседский сад за домом, заглянула в ванную и стенные шкафы и, похоже, осталась довольна увиденным. А Франческе пришлась по душе сама Эйлин, которая производила впечатление цельной и чистой натуры, девушки из провинциального городка, потерявшейся в мегаполисе. Эйлин рассказала, что она старшая из шестерых детей, и спросила, есть ли поблизости католическая церковь. Лучшей квартирантки Франческа и пожелать не могла. Эйлин была воплощением милой, дружелюбной, самой обычной девушки. Ничто в ней не вызывало тревогу или сомнение. Облегчение отчетливо читалось на лицах обеих.

Франческа показала гостье этаж ниже собственной спальни и объяснила, что столовая будет превращена в гостиную, а комната поменьше — в спальню. Помещения на этом этаже были просторнее, но темнее, чем на верхнем, Франческа и Тодд выкрасили стены в травянисто-зеленый цвет, подходящий для столовой, но мрачноватый для гостиной и слишком мужской для Эйлин. А комнаты в самом низу Эйлин совсем не понравились. Она призналась, что будет бояться, как бы кто-нибудь не пробрался в дом через раздвижные двери, и вообще наверху она чувствовала бы себя спокойнее. Зато ее привела в восторг кухня в стиле кантри, мебель в которой Франческа и Тодд собрали и установили своими руками. Точнее, этим занимался Тодд, а Франческа наблюдала, подавала ему инструменты и приносила кофе. Кухня была их любимым местом в доме и обещала стать любимым местом Эйлин.

— Мне кажется, в этом доме жили люди, которые очень любили друг друга, — заметила Эйлин, и Франческа кивнула, не зная, что ответить, и пряча заблестевшие от слез глаза. Да, дом номер 44 по Чарлз-стрит еще недавно переполняли любовь и надежда. А теперь они рассеялись, и рядом с Франческой вместо Тодда появилась похожая на эльфа девушка из Сан-Диего. Несправедливо, но такова жизнь. За последние месяцы Франческе удалось смириться с этим, оставалось пережить трудный переходный период. А теперь разговор с Эйлин напомнил Франческе: все, что происходит с ней сейчас, — это не сон. Так или иначе, гостья оказалась самой подходящей претенденткой из всех, кто откликнулся на объявление. Франческа была готова сдать ей верхний этаж — разумеется, предварительно убедившись, правду ли девушка рассказала о себе. Она назвала цену, и Эйлин преспокойно выслушала ее. Непомерной назначенная арендная плата не была, но ее хватило бы, чтобы покрыть четверть ежемесячной выплаты по кредиту Франчески.