Стив Данкан

ВЕРТЯСЬ И ИЗВИВАЯСЬ, МЫ ПОЛЗЛИ ВПЕРЕД, выгибаясь так, будто выступали с расширенной программой подземных гимнастических упражнений. Мы протискивались в длинные душные проходы, вываливаясь из них кубарем, как новорожденные жеребята, не различая, где чья рука или нога. Мы спускались в пещеры размером с танцевальные залы, где наши голоса повторяло раскатистое эхо; стены блестели от испарений. Возникала ассоциация: мы словно путешествуем внутри мозга великана. Мы всматривались в проемы люков высотой семьдесят футов, — но было слишком темно, и никто не мог разглядеть возможный выход на поверхность. С потолков сползали коричневые корни деревьев, похожие на крошечные шершавые светильники. Главные туннели были размечены фирменными парижскими табличками из синей керамической плитки; названия соответствовали улицам наверху. В череде палимпсестов[17] граффити, нанесенных катафилами, виднелись следы от факелов, оставленные работниками каменоломен XVII века, а те в свою очередь наслаивались на останки древних морских чудищ, замурованные в известняке. Каждые несколько минут мы проходили мимо туннелей, разветвляющихся в стороны и словно предостерегавших нас, чтобы мы были осторожны.

Крис, Лиз и Джаз, наши новички, брели как во сне. «Не могу поверить, что всё это и правда происходит с нами», — прошептала Джаз.

Как-то раз, посветив фонариком вверх, я обнаружил на потолке огромную черную трещину. В XVIII веке случались обвалы: здания, коляски, запряженные лошадьми, уличных прохожих поглощала земля, а каменотесов в катакомбах погребало под обломками. Но в наши дни туннели стали безопасными, мы не боялись погребения заживо: на всем нашем пути катакомбы были самым спокойным участком.

ЗАДОЛГО ДО ИССЛЕДОВАНИЙ оборотной стороны Парижа Надар стремился запечатлеть мир с неизвестных ракурсов — прежде всего с воздуха. Вместе со своим близким другом Жюлем Верном он основал Общество поддержки воздушных передвижений на машинах тяжелее воздуха[18], а также организовывал поражающие воображение полеты на аэростате в разных странах Европы. В 1858 году он поднялся на воздушном шаре в небо над Парижем, где на высоте 258 футов сделал первый в мире аэрофотоснимок — слегка размытое, серебристо-серое изображение города. «Мы располагали видами с высоты полета птицы, как то представлял себе человеческий разум, — писал он о воздушном путешествии. — Теперь у нас будет нечто большее — копия самой природы, отраженная на пластине».

Следующим «трюком» Надара стало фотографирование города снизу. Всё началось с дуговой лампы, которую он собрал у себя в студии. Это был мощный, хотя и громоздкий прибор: батарея Бунзена, состоящая из пятидесяти элементов, вырабатывала электрический ток, который подавался на два графитовых стержня, и от разряда возникала вспышка белого цвета. Лампа позволяла создавать изображения без естественного освещения, что было новаторством для молодого искусства фотографии.

Нагромождение черепов, фото Феликса Надара; предоставлено Музеем Гетти

Вечерами он приводил лампу в действие на тротуаре перед своим фотоателье, яркий свет собирал толпы зевак. Надар объявил, что при помощи своей лампы и фотоаппарата он запечатлеет панорамы, недоступные ни одному другому фотографу. «Подземный мир, — писал он, — открывал бесконечное поле деятельности, не менее интересное, чем земная поверхность. Нам предстояло постичь тайны самых глубоких, самых сокровенных пещер»[19]. Именно в оссуариях — называемых Les Catacombes в подражание знаменитым римским катакомбам — Надар сделал свои первые снимки подземелья.

Примерно через семь часов после начала путешествия Стив провел нас длинным коридором в пещеру со стенами из булыжного камня. Мы поснимали рюкзаки и расположились на отдых. Настроение было отличным, несмотря на промокшие ноги и прилипшую к телу грязь. Только через несколько минут мы заметили, что по полу у наших ног разбросаны ссохшиеся рыжеватые предметы.

Джаз взяла один из них в руки и стала рассматривать; дреды на ее макушке шевелились. «Это ребро», — сказала она, бросив его на пол.

И действительно: присмотревшись, мы поняли, что у нас под ногами человеческие кости — большеберцовая, бедренная, свод черепа… — высохшие и гладкие, цвета пергамента. Заглянув за угол, мы обнаружили, что стоим у подножия гигантской башни: тысячи костей, беспорядочным каскадом спускающиеся из какого-то прохода на поверхность. Мы находились в оссуарии под кладбищем Монпарнас.

В конце XVIII века в Париже чрезвычайно возросла смертность. Стены кладбища Невинных[20], самого крупного некрополя города, дали трещину, и человеческие останки провалились в подвалы соседних домов. Чтобы предотвратить эпидемию, власти города приняли решение переместить усопших в подземные каменоломни, которые всё разрастались. Выбран был участок размером в три акра[21] — пустующие проходы в южной части каменоломен, под улицей Томб-Иссуар. После официального освящения подземелий, на которое были откомандированы трое кюре, останки отправили в путь через весь город, в деревянных повозках, затянутых черной тканью. Всё это сбрасывали в уличные ямы. В общей сложности в каменоломнях было захоронено шесть миллионов человек. В подземелье отправили рабочих, поставив перед ними тяжкую задачу — сортировать кости и складывать их в замысловатые фризы.

В декабре 1861 года Надар — вместе с командой помощников и двумя вагонетками, нагруженными фотографическим оборудованием, — спустился в облицованные костями коридоры. Галереи на непродолжительное время открыли для посещения в 1810 году, однако вскоре снова закрыли из-за вандализма; к моменту визита Надара они не работали уже несколько десятков лет. В «кротовых норах», как называл их Надар, он встретил отряд подземных рабочих, трудившихся среди костей.