— Никакой. Арест преступника был произведен вчера.

— В какое время?

— Приблизительно в четыре пополудни мисс Санхилл произвела арест, и к пяти часам обвиняемый полностью признался.

Я кивнул. А в шесть пополудни мисс Санхилл выпивала в офицерском клубе по случаю удачного завершения дела, Энн Кемпбелл была еще жива и сидела за ужином, а я толкался в баре, наблюдая за Синтией и стараясь набраться духа, чтобы поздороваться или совершить стратегическое отступление.

— Мисс Санхилл должна была сегодня уехать на другое задание, — добавил Кент, — но сказала, что останется, чтобы развязать этот узелок.

— Нам повезло, верно?

— Верно. В таких делах полезно иметь женщину. И она хороший специалист. Я видел, как она работает.

Я заметил, что у красного «мустанга» виргинский номер, такой же, как у моей машины, и это наводило на мысль, что она приехала из Фоллз-Черч, как и я. Судьбе было угодно, чтобы наши пути пересеклись не там, где мы постоянно служим, а здесь, при малоприятных обстоятельствах. Значит, так тому и быть.

Над стрельбищем нависал утренний туман. Перед земляным валом, на различной дистанции от линии огня, были расставлены стоящие мишени — свирепые картонные парни с автоматами в руках. Эти фигуры заменили старые мишени в виде черных силуэтов. Идея, наверное, состояла в том, что если тебя натаскивают убивать людей, то ты должен приучаться смотреть цели в глаза. Однако из прошлого опыта мне известно: чтобы лучше всего научиться убивать, надо начать убивать. Но на многих свирепых картонных парнях сидели птицы, и это портило эффект — во всяком случае, до того времени, пока на стрельбы не явится первый за сегодняшний день взвод.

Когда я проходил военную подготовку, стрельбища представляли большие участки голой, лишенной растительности земли, которых нигде не встретишь в действительном бою за исключением боя в пустыне. Теперь на стрельбищах специально высаживают всевозможную растительность, чтобы усложнить условия стрельбы. Я стоял на дороге, ярдах в пятидесяти от меня возвышался человек-мишень, частично скрытый за высокой травой и вечнозеленым кустарником. Там же стояли двое полицейских, мужчина и женщина. У ног силуэта я различил что-то такое, что не вписывалось в окружающую обстановку.

— Псих недоношенный! — в сердцах бросил полковник Кент и добавил, словно я не понял его: — Хочу сказать, что он сделал это прямо на стрельбище, как бы на виду у этого парня.

Если бы человек-мишень мог говорить... Я огляделся. За рядами сидений и контрольными вышками протянулась линия деревьев, сквозь листву я увидел туалеты.

— Вы отдали распоряжение обыскать местность? Может, есть еще потерпевшие? — спросил я у полковника.

— Нет. Мы же могли затоптать следы и вообще...

— А если кто-нибудь еще лежит мертвый? Или живой и ждет помощи? Первое — помощь потерпевшим, а уж потом сбор улик — это записано в уставе.

— Да, я знаю, — отмахнулся Кент и подозвал сержанта: — Сделайте звонок, пусть сюда прибудет взвод лейтенанта Фуллхема с собаками.

Прежде чем сержант козырнул, голос с верхнего ряда сидений произнес:

— Я уже сделала это.

Я поднял голову к мисс Санхилл:

— Благодарю.

— Не за что.

Мне хотелось вообще не замечать ее, но это было невозможно. Я повернулся и пошел на стрельбище. Кент шагал медленнее и немного поотстал. Двое полицейских стояли в положении «вольно», не глядя на мертвое тело капитана Энн Кемпбелл.

Я остановился, не доходя нескольких шагов до нее. Она лежала на спине. Как и сказал Кент, на ней ничего не было, кроме спортивных часов на левой руке. В трех-четырех футах от тела валялось то, что в армии зовется «коммерческое белье», — ее лифчик. Формы нигде не было видно. Не было ни ботинок, ни носков, ни фуражки, ни ремня с кобурой и пистолетом. Но самым страшным было, пожалуй, то, что Энн Кемпбелл буквально распяли на земле, привязав запястья и лодыжки к палаточным кольям. Колья были из зеленого пластика, шнур из зеленого нейлона — из армейского снаряжения.

Энн Кемпбелл было около тридцати лет, с хорошей фигурой, какая бывает у женщин — инструкторов по аэробике: стройные, прекрасной формы ноги, упругие мышцы на руках, нигде ни дряблости, ни жирка. Даже в мертвой можно было угадать женщину с вербовочных плакатов. Красивое лицо, в котором все было на месте, и волосы до плеч — может быть, на пару дюймов длиннее, чем положено.

Вокруг шеи Энн обмотан несколько раз тот же нейлоновый шнур, которым были привязаны ее запястья и лодыжки, а под ним ее трусы, которые натянули через голову и подсунули под шнур, чтобы не перерезать горло. Я знал, что это значит, хотя другие, думаю, не знали.

Подошла Синтия и молча встала около меня. Я опустился на колени и увидел, что лицо Энн Кемпбелл сделалось восковым, а кожа так просвечивала, что на щеках выступил мертвенный румянец. Полированные ногти на пальцах рук и ног потеряли розоватый цвет. Лицо было не тронуто: ни ссадин, ни царапин, ни засосов, ни укусов. Другие части тела — тоже, насколько я мог заметить; если не считать непристойной позы, не было и внешних признаков изнасилования: ни спермы в паху, ни следов борьбы, ни крови, ни грязи, ни травы. Даже волосы почти не растрепались.

Я нагнулся и дотронулся до лица и шеи, где прежде всего начинается омертвение мышц, — они были еще мягкие. В подмышках тоже было тепло. Я заметил также изменения цвета кожи: на бедрах и ягодицах она стала фиолетовой, что говорило об удушье, это подтверждалось и наличием шнура вокруг шеи. Я нажал пальцем на то место, где ягодицы почти соприкасались с землей, и оно побелело. Когда я отнял палец, синева снова появилась. С достаточной долей уверенности я заключил, что смерть наступила не более четырех часов назад.

Давным-давно мне пришлось убедиться, что свидетельские показания не следует принимать за истину в последней инстанции, но на данном этапе хронология событий, изложенная сержантом Сент-Джоном, казалась убедительной.

Я нагнулся и заглянул в большие голубые глаза Энн Кемпбелл: они слепо смотрели на солнце, роговая оболочка еще не затуманилась, подтверждая, что смерть наступила недавно. Я осторожно приподнял одно веко и увидел, что некоторые крошечные сосудики лопнули, это тоже свидетельствовало о смерти от удушья. То, о чем рассказал Кент, и само место преступления пока что совпадали с моими наблюдениями и предварительными выводами.

Ослабив шнур вокруг шеи, я внимательно осмотрел трусы. Они не были порваны или испачканы ни кожей тела, ни чем-то посторонним. Под трусами я не обнаружил личных знаков, значит, их тоже взяли. В том месте, где шнур охватывал шею, виднелся тоненький поясок, едва различимый, если не приглядываться. Да, Энн Кемпбелл задушили, а трусы лишь ослабили давление на горло и шею.

Я поднялся и, обойдя тело, увидел, что подошвы Энн испачканы землей и травой. Это означало, что она несколько шагов прошла босой. Я нагнулся, осмотрел ее ступни внимательнее и обнаружил на подушечке под большим пальцем правой ноги смоляное или асфальтовое пятнышко. Очевидно, Энн стояла босиком на дороге. Это могло означать, что у машины она разделась или по крайней мере сняла башмаки и носки, и ее заставили пройти до этого места, около пятидесяти ярдов, босиком, а может быть, и голой, хотя трусы и лифчик находились у тела. Лифчик я тоже осмотрел, застежка спереди цела, не погнута и не сломана, на ткани не видно ни растяжения, ни грязи.