Хочется описывать вещи за окном, впрочем, там одно только белесое небо и черные ветки, которые его держат. Концы у них острые, они прокалывают небо, и из разрывов сыплется снег, который сразу тает. Я не вижу этого, но знаю, если выгляну в окно, посмотрю вниз – там будет только грязь. Раньше мне нравилось представлять что-то другое – что там бурные реки с аллигаторами и огромными змеями, или по двору бегают полчища крыс, или ползают разжиревшие, сухие до хруста ящеры, высовывают языки, шипят. Мне нравилось воображать леса, озера, океаны, диковинную природу и ее жителей. Я никогда не представляла кошек, потому что могла увидеть их в подвале, и летучих мышей – они жили на чердаке. Сейчас я не могу заставить себя ни спуститься в подвал, ни подняться к крыше, чтобы взглянуть на настоящих животных, что уж там говорить о воображаемых. Во дворе – грязь, по которой влажно шлепают пациенты, санитары и, может быть, следователь.

Что он делает здесь? Ксении здесь нет, зато он – будто бы поселился. Я заставляю воображение работать, представляю, что следователь – и есть убийца. Не знаю, зачем и почему он убивает, но мне нравится идея того, что это он. Конечно, он не мог убить отца Ксении, но остальных – точно мог. И теперь крутится в больнице, зачем? Чтобы подыскать, на кого свалить вину или следующую жертву? Это мне не нравится. Пора выгонять его отсюда.

***

У следователя началась натуральная паника, когда я сказала, что он беспокоит пациенток и пациентов, и я не вижу смысла ему так часто здесь находиться. Еще вариант – он ищет что-то, что оставила Ксения, но никак не может отыскать, а она не может дать ему понятные инструкции. Это меня беспокоит, но некогда, нужно собираться на похороны.

***

Похороны прошли как обычно.

Если следователь убьет кого-то из пациентов, кто должен будет защищать тело? Родственники или я? Можно ли будет переложить это на санитаров?

Кто и чем отвлекал следователя, чтобы тот не появился на похоронах? Или это разговор со мной его так расстроил?

***

Планы на остаток дня: собрание в клубе самоубийц // начать ревизию третьего этажа // ночью сходить на кладбище // коротко записать итоги всего в дневнике.

***

Клуб самоубийц оказался приятнее, чем я предполагала. Начинать с третьего этажа – глупо, даже если я надеюсь найти что-то, что возможно (!) оставила Ксения. Ксении не было у озера.

Монстр существует – какая неожиданность. Я чувствую нужду описать подробнее, весь вечер, все, что я увидела и узнала, но в кабинет врывается [Гаечка] и требует слово. Не хочу с ней спорить.

Сестра, произошло удивительное!

Извини! Я знаю, ты не любишь, если я не отвечаю на вопросы, а сразу начинаю тараторить о своем (ты не можешь быть уверена, что я тараторю, но это так, правда, я с трудом успеваю дописывать слова, мне уже хочется начинать следующие). Я взволнована и рада, потому что сегодня – спустя все эти неудачные попытки, а их – ты знаешь – было великое множество —

сегодня главврач наконец-то пришла на наше собрание!!!

И мало того, что я все-таки сумела убедить ее прийти, каким-то чудом я еще и уговорила ее выступить с вступительным словом. Оно было замечательное – трогательное и нежное. Мы все немножко влюблены в главврача, куда же без этого, поэтому то, что она пришла, было особенно классно. Ну и по основной причине – это важно, чтобы тебя замечали. Твою деятельность, ее достижения. Важно, чтобы участницы клуба не чувствовали, что их усилия идут в никуда, не приносят результата. Вот он, результат, вот оно, достижение – мы убедили главврача признать, что существуем.

Это ужасно здорово.

Я знаю, ты хочешь узнать, что за клуб у нас такой, но я попридержу название в секрете. Ничего плохого, не волнуйся. Я настаиваю, это связано с тем, что ты и так почти все обо мне узнаешь в ежемесячных отчетах, я хочу хотя бы это удержать в тайне.

Как там мама? Как остальные? Твой дурацкий муж все так же неприлично хорош собой? Ты все так же в него влюблена? Передавай всем приветы! Я очень скучаю, сейчас, когда зимние праздники все ближе, – сильнее, чем летом. Странно измерять скуку, но надо же чем-то заниматься. Недавно задумалась, что уже пять лет не проводила праздники с семьей, а потом подумала, что моя семья – она ведь не только вы. Ты не обижайся, но я поняла, что моя семья – это и клиника тоже. Это, наверное, очень грустно, если со стороны смотреть, но для меня – наоборот, хорошо. Мне не так одиноко, не так страшно. И есть в этом своя прелесть – мы держимся вместе, и больные, и здоровые, и помогаем друг другу. Когда у меня случаются приступы, меня не только лечат, меня поддерживают. Это важно, и здорово.

Ты спрашивала, и нет, я все так же нахожу это несправедливым, страшно, страшно несправедливым. Я пью лекарства, делаю упражнения, разговариваю с психиатром, не нервничаю – и все-таки не могу справиться с болезнью. Мы обсуждали это с десятком врачей, я знаю, что с болезнью нельзя справиться, но я никак не могу с этим смириться. Я пытаюсь, правда, но я так искренне верю, что она должна уйти – все попытки проваливаются еще до начала. Это обидно. Мне горько от этого. Замкнутый круг, знаешь. Я хочу кричать, биться о стены от этой несправедливости, но я знаю, что нельзя, поэтому держусь, но волнуюсь, и это вызывает приступ, и вот я уже без всякого участия своей осознанной части и бьюсь, и кричу, и плачу. Но не будем о грустном.

В этом году очень белый ноябрь. Снег идет почти каждый день, обычно сразу тает, но пару раз он оставался, и мы играли в снежки, а однажды даже лепили снеговиков. Миниснеговиков, на больших или хотя бы одного большого его бы не хватило, а на маленьких досталось всем. Я объединилась с Ксенией, чтобы слепить лучший, и мы, конечно, выиграли. Ой, ты же не знаешь – Ксения уехала. Три сессии меня только и расспрашивали, какие эмоции я испытываю по этому поводу – психолог играет со мной в парфюм. Верхняя, очевидная сразу нота – это грусть, я скучаю без нее, скучаю по вещам, которые мы делали вместе. Средняя, нота, которая не на поверхности, – зависть. Ксения может вот так однажды выйти прогуляться, а потом просто позвонить, извиниться, что уезжает без предупреждения, и все. Я не могу – ни так, ни как угодно иначе, я не могу покинуть клинику, чтобы отправиться на поиски приключений.

Некоторые говорят, что Ксения влюбилась и сбежала, но я ее знаю, это просто смешно.

Нижняя нота, найти которую было совсем не просто, – это надежда. Я немножко боюсь писать тебе это, но мы же договорились быть честными, и ты пишешь такие откровенные письма.

Хорошо, поехали! В клинике есть легенда, что Ксения – она на самом деле раньше была пациенткой, а не сотрудницей. Что она жила в клинике не потому, что не любила жить в городке, а потому что ее сюда отправили. Но она так упорно сражалась с болезнью, что сумела ее победить, и из пациентки превратилась в ассистентку главврача!

Сейчас Ксении нет, некому выполнять ее обязанности, и часть их я взяла на себя. Чтобы помочь, потому что мне не сложно, но еще, знаешь, я все-таки не могу не надеяться, что когда-нибудь, после упорной борьбы, все-таки смогу победить, и даже если останусь здесь, то останусь по своему желанию, чтобы помогать, а не лечиться.