Даже участники съезда поначалу не знали, как реагировать. То, о чем боялись говорить шепотом, было произнесено с самой высокой партийной трибуны. Доклад Хрущёва о культе личности Сталина был секретным и предназначался лишь членам партии, однако его содержание не удалось сохранить в тайне.

Агитационно-пропагандистские кампании следовали одна за другой, Горбачёву пришлось доводить содержание доклада до трудящихся: «Я же поехал как пропагандист от райкома партии разъяснять. В казачий район, Новоалександровский, и я там увидел, что народ не принимает, не верит. Не верит, и все. Тогда я не стал встречаться с большими группами, а начал ездить и беседовал по фермам, по группам и начался разговор. Говорили: “Ну как же так, никто ничего, ничего не знаем, а потом вдруг вот так. Что же это за руководство, что там такое происходит?”» Документ вскоре стал известен за рубежом. Уже в июне 1956 года он был переведен на английский язык и опубликован в США. Примерно тогда же сильно смягченный вариант был обнародован в СССР. Однако на публикацию полного текста доклада разрешение придется давать ему самому во времена перестройки, только в 1989 году.

А пока молодой комсомольский аппаратчик готов ежедневно ко всему: к разъяснению пагубных последствий культа личности, к агитации молодежи на стройки «большой химии» и пропаганде кукурузы. Кампании, местные почины и директивные указания из Москвы сыпались как из рога изобилия, заставляли комсомольских аппаратчиков вертеться круглосуточно. Горбачёв исправно «пахал» на разных участках, куда направлял его крайком. Он объявлял ударные фронты, обеспечивал шефство то над овцеводством, то над «царицей полей» кукурузой, боролся за чистоту партийных рядов, снимая стружку с проштрафившихся. После того как Никита Сергеевич открыл для себя несравненные питательные качества утиного мяса, крайком комсомола переквалифицировался в «утководов». Краевая молодежная газета на первых страницах грозно вопрошала: «Комсомолец, что за сутки сделал ты для утки?» Расплодившиеся птицы заполонили все водоемы. Для их переработки не хватало мощностей, утки, в конце концов, были под шумок изведены – благо из столицы подоспела новая инициатива.

Словом, добросовестно нес аппаратную службу.

Четыре года в Ставрополе Р. М. Горбачёва со столичным дипломом философа не могла найти работу по специальности, и семья жила на заработную плату мужа. А. Зиновьев (один из ее бывших преподавателей, философ, многолетний советский писатель-эмигрант, в конце 90-х вернулся в Россию) объясняет этот период, на мой взгляд, несправедливо:

«Раиса была очень посредственной студенткой. Специализировалась она на кафедре так называемого научного коммунизма. Только самые глупые студенты специализировались в этой области. Кроме того, она была активисткой в комсомоле и в партии». Ну, то, что она была активной комсомолкой, это правда, хотя известно, что в партии в это время она не состояла. Уточним и то, что преподавание во всех вузах страны курса научного коммунизма было введено в сентябре 1963 года, когда Раиса Максимовна уже окончила и университет, и аспирантуру.

В коридорах философского факультета аспиранты размышляли о ценности свободы, творчества, профессионализма, личностного достоинства, рвения в освоении богатств духа и культуры. Раиса Максимовна училась в аспирантуре вместе с М. Мамардашвили, Э. Ильенковым, Т. Ойзерманом, В. Келле, А. Гулыгой, это непростое соседство.

Выдающиеся интеллектуалы сохраняли и в тех условиях способность самостоятельного критицизма, что же спрашивать с молодой девушки, пусть и с золотой медалью, но выросшей вдали от столичных библиотек, соответствующего окружения и т. п. В интервью, которое М. Мамардашвили за год до смерти, в 1989 году, давал для киевского журнала «Философия и социологическая мысль», интервьюер настойчиво просил выделить какие-то имена коллег, друзей, в том числе университетского времени. Мераб Константинович отдельные имена перечислять не стал по принципиальным соображениям. «Могу, – сказал он, – назвать общую атмосферу философского факультета Московского университета, сформировавшуюся в 1953–1955 годах. Имена я, конечно, помню, но выделить их из общей атмосферы взаимной индукции мысли – нет, это невозможно. Да и не имена важны, а сама эта атмосфера общения, эти искры озарения, творчества… Многие из нас, варившиеся в этой атмосфере, стали совсем непохожими философами, и это нормально; важно, что они стали ими, состоялись как интересные личности».

То, что Раиса Максимовна состоялась как интересная личность, признает теперь каждый.

Она начала работать лектором в Ставропольском отделении Всероссийского общества «Знание». Сотни километров сельских дорог – на попутной машине, мотоцикле, телеге, а то и пешком в резиновых сапогах добиралась и жена Горбачёва до своих слушателей. Это «разовая» работа, связанная с приездом, как правило, в обеденный перерыв на разные предприятия в городах или деревнях, оплата зависела от количества прочитанных лекций.

Р. М. и М. С.Горбачёвы, Ставрополь, конец 1950-х гг.

Михаил захлебывался работой, Раиса старалась не отставать – по ставропольским поселкам в ходе или после лекции проводила социологические исследования, которые провинциальным женам местных комсомольских и партийных комитетчиков казались комичным и глупым занятием. Затем она устроилась на кафедру философии Ставропольского медицинского института, Ставропольского сельскохозяйственного института, одновременно занимаясь социологией. «Практика конкретных социологических исследований, в которых я участвовала в течение многих лет, – вспоминала Раиса Максимовна, – подарила мне и встречи с людьми, пронзительные, исполненные потрясающей психологической глубины картины, реалии жизни, которые я никогда не забуду. Сотни людей, опрошенных мною по самым разным вопросам, их воспоминания, рассказы, оценка происходящих событий – все это осталось в моей памяти и судьбе. Их повседневный быт, заботы… Моя «конкретная социология» – это социология с человеческим лицом, с лицами и судьбами, которые вошли в мою судьбу. Она резко углубила мои представления о «живой жизни», мое понимание этой жизни, людей. Именно в ходе таких встреч, наяву, не из книжек и газет, не в театре и не из фильмов поняла я и многие наши беды, сомнительность многих безоговорочных утверждений и устоявшихся представлений», сыгравшей, по ее признанию, важнейшую роль в ее профессиональной судьбе. Материалы социологических исследований легли в основу ее диссертации. Защита состоялась в 1967 году в Московском государственном педагогическом институте им. В. И. Ленина. Сам Горбачёв вспоминал, что до избрания первым секретарем крайкома у него «были попытки уйти в науку… я сдал минимум, написал диссертацию». Заочно в 1967 году Горбачёв окончил экономический факультет Ставропольского сельскохозяйственного института по специальности «агроном-экономист».

То, что не заметил и негативно оценил в Раисе Максимовне Зиновьев, ценил ее муж – Михаил Горбачёв. Он всю жизнь удивлялся, откуда в сельской девочке родилась «эта порода». Все ее мироощущения проистекали из неиссякаемого стремления оставаться самодостаточной при любых внешних обстоятельствах, искать новые формы выражения личности. Не меркнущее с годами стремление к большему, к экстраординарному Михаил Горбачёв ценил в своей супруге больше всего на свете. Ее вклад в семейное дело всегда был весомым, но при всех трудностях жизни на съемных квартирках и в коммуналке главным стимулом оставалось развитие личности. Это обеспечило ей и социальную автономность, узнавание не только как «жены Горбачёва». Она умела учиться непринужденно, оценивая потенциал и человеческие качества разношерстного окружения Горбачёва. В сверхплотных графиках работы Горбачёва она выкраивала временные моменты расслабления и переключения внимания на близкое общение с природой, походы в театр, страсть к всевозможным поездкам и путешествиям. Все прижилось в семье.