– И то, и другое. Я слишком хорошо знаю зону. И я знаю, чтоу осужденного не может не быть врагов.

– Откуда такая уверенность? Приходилось бывать?

– Приходилось. Поймите, Павел, ваша ложь мешает мне.

– И за что вы сидели, можно узнать?

– Можно. За мошенничество. Что, меня это не украшает? Хотитесказать, что настоящий мошенник не должен попадаться, на то он и мошенник?

– Я этого не говорил. Вы передергиваете.

– Хорошо, – вздохнула Настя. – Сойдемся на том,что я допустила ошибку. Но это было давно. Вы хотя бы приблизительнопредставляете себе, кто может за вами охотиться?

– Нет.

– Вы опять лжете, Павел.

– Конечно. Послушайте, ваша задача – довезти меня до Москвы,вот и везите меня. И ради Бога, не лезьте ко мне.

Он снова отвернулся и уставился в окно. Настю охватилазлость, но она постаралась взять себя в руки. Села в кресло, закурила. Тронулаладонью самовар и с сожалением поняла, что вода уже остыла, а она с такимудовольствием выпила бы сейчас еще одну чашечку кофе.

* * *

Настя хорошо помнила и эту гостиницу, и этот ресторан, онабывала здесь несколько раз в середине восьмидесятых, когда Самара ещеназывалась Куйбышевом. За десять лет все здесь стало по-другому, у гостиницыпоявился хозяин, и в номерах стало чище и уютнее, а ресторан стал похождействительно на ресторан, а не на привокзальную забегаловку, как было раньше.Разумеется, с метрдотелем и официанткой Настя познакомилась еще позавчера, и задва дня, в течение которых она приходила сюда на завтрак, обед и ужин, онасумела создать себе соответствующую репутацию. Сумасшедшая миллионерша.

Едва они толкнули стеклянную дверь и ступили в обеденныйзал, как мэтр – низенький, но исполненный достоинства Герман Валерьянович –буквально кинулся к ним.

– Добрый день, добрый день, – приговаривал он, семенякоротенькими ножками и ведя их к самому лучшему столику, – ваш столик васждет, все как вы просили.

Он подвинул Насте стул, подождал, пока они усядутся. На столе,кроме приборов, стояла ваза с огромным букетом розовых гвоздик. Больше ни наодном столе во всем ресторане цветов не было.

– Вы любите гвоздики? – спросила она Павла.

– Нет.

– Я тоже. Терпеть их не могу. Особенно розовые.

– Попросите, чтобы их убрали.

– Ни за что. Я специально просила вчера, чтобы на мой столикпоставили розовые гвоздики.

– Зачем?

Настя с удовлетворением отметила, что в его голосе мелькнулоплохо скрытое изумление. Ну вот, не такой уж ты непробиваемый, Павел ДмитриевичСауляк. Непохожий на других, это верно, особенный, даже, наверное, неповторимыйв чем-то, но и тебя можно достать и расшевелить.

– Затем. Присутствие негативного раздражителя помогаетдержаться в форме. Что вы сидите сложа руки? Смотрите меню, выбирайте блюда.

– Я не голоден.

– Вы опять лжете? Как же вы можете быть не голодны?

– Повторяю вам…

– Хорошо, хорошо, – торопливо перебила егоНастя. – Вы не голодны, я поняла. Мне не нужно повторять по три раза. Но,поскольку мы с вами договорились, что вы будете меня слушаться, я прошу васчто-нибудь заказать.

– Мне все равно, заказывайте сами.

– Что вы пьете?

– Ничего.

– Совсем ничего?

– Совсем.

– Хорошо, значит, кампари.

Она специально выбрала этот столик два дня назад. С ее местапрекрасно просматривался весь зал и обе двери – в холл и в служебные помещения.Ровно в два часа появился Юра Коротков и сел там же, где сидел вчера ипозавчера. Все это было частью спектакля. Коротков внимательно оглядел зал,нашел глазами Настю, привстал со своего места и поклонился ей. Настядемонстративно фыркнула и передернула плечами.

Официантка принесла закуски и бутылку кампари.

– Ешьте, – сказала Настя. – Следующее кормлениебудет не скоро. Попробуйте, это вкусно.

Сауляк лениво отрезал кусочек говяжьего языка и неторопливоотправил в рот. Лицо его было бесстрастным, и было вовсе не похоже, что он изовсех сил борется с голодом, не желая есть оплаченную незнакомой женщиной еду.Такое впечатление, что он действительно не хочет есть.

К их столику снова подлетел прыткий Герман Валерьянович, наэтот раз у него в руках была бутылка шампанского «Ив Роше».

– Ваш поклонник уже пришел, – сообщил он,заговорщически улыбаясь. – И просил вам передать это шампанское.

– Да что ж он никак не уймется! – с досадой сказалаНастя громко и отчетливо, так, чтобы слышно было на весь ресторан.

Сауляк сидел неподвижно, даже головы не повернул в тусторону, куда смотрела Настя. Она встала и, взяв бутылку за горлышко, медленноотправилась через весь зал к столику, за которым сидел Коротков. В ресторане вэто время было человек тридцать, и все они, как один, следили глазами завысокой худощавой женщиной в черных брюках и голубом пушистом свитере, котораяплавно двигалась между столиками, неся в руках бутылку французского шампанского.

Подойдя к Короткову, Настя со всего размаху поставилабутылку на стол, так что посуда задребезжала.

– Я не пью шампанское, – громко сказала она. – Ине присылайте мне его больше. Вам понятно?

– А что вы пьете? – так же громко спросил Коротков, невставая с места. – Я бы хотел хоть чем-нибудь доставить вам удовольствие.

– Если хотите, можете меня поцеловать, прямо здесь и сейчас,но только один раз и с условием, что вы больше не будете мне надоедать.

– Ну и стерва же ты, – шепотом произнес Коротков,растягивая губы в улыбке.

Настя поняла, что он имел в виду. Он был немного ниже ееростом, но туфли на каблуках сделали разницу между ними весьма существенной.Она усмехнулась, понимая, что на них смотрит весь ресторан, наклонилась, снялатуфли и сразу стала заметно ниже, почти сравнявшись с Коротковым, который былобут в зимние ботинки на толстой подошве. Юра шагнул к ней, обнял, положив однуруку на ее спину, а другую – на затылок. Его лицо медленно приближалось, иНасте захотелось зажмуриться и отступить. Но отступать было некуда. Губы егобыли твердыми и прохладными, и, несмотря на всю нелепую двусмысленность (илидвусмысленную нелепость?) ситуации, она не могла не признать, что целуется Юркахорошо. Боже мой, они были знакомы восемь лет, они работали в одном отделе,Коротков неоднократно бывал в гостях у Насти и Алексея, выплакивал на ее плечесвои обиды по поводу любовных неудач. И вот теперь за много километров отМосквы в ресторане провинциальной гостиницы они целуются на глазах у изумленнойпублики только лишь потому, что кто-то охотится за освободившимся из местлишения свободы Павлом Сауляком. Чудны дела твои, милицейская жизнь!