она изучит все метки и оставит ответные послания. Я просмотрела книги рецептов на просторной кухне и оставила закладки на тех блюдах, которые хотела попробовать приготовить. Необходимые ингредиенты выписала. Сходила на рынок с очень удобной тележкой, найденной в доме. Она показалась мне куда лучше тех, которые я видела у других людей в дешевых магазинах рядом с нашим домом, где продавали коврики, швабры или цветные ведра. Каждый вечер я готовила себе что-то новенькое, тщательно следуя инструкциям, словно проводила в лаборатории важный эксперимент. Меня радовали тяжелые сковородки, венчики для взбивания, вытяжной вентилятор, работавший едва слышно. Он без труда удалял запахи, пар от готовящейся еды, и это походило на волшебство. В шкафах можно было найти миски и столовые приборы на любой вкус, но я почему-то всегда выбирала одни и те же и неизменно садилась на один и тот же табурет за кухонным столом. Меня совершенно не привлекали ни большой стол в столовой, ни стол поменьше рядом с зимним садом. Наверное, подсознательно мне хотелось оставить в доме как можно меньше следов своего пребывания. Иногда я позволяла себе бокал вина, оставляла только приглушенный свет и выбирала пластинку, выставляя громкость проигрывателя так, чтобы музыка наполняла весь дом. Если было тепло, я открывала окна, и аромат сирени, росшей у забора, заполнял дом наряду с музыкой, скрашивая мою одинокую трапезу.

Все-таки я была здесь гостем. Поэтому старалась без нужды не заглядывать в чуланы и не открывать шкафы. Но глаза мои чувствовали себя совершенно свободными и бродили по всему дому. А посмотреть было на что. Здесь было полно сувениров и картин. Наша преподавательница привезла их из своих многочисленных путешествий. Дом напоминал музей, и, пока я бродила по комнатам, мне казалось, что мебель, предметы и картины подобраны тщательнейшим образом – так, чтобы все говорило о хозяйке и ее семье. Люди, которые здесь жили, создавали вокруг себя обстановку, наиболее точно соответствовавшую цели их жизни. А вот как это сделано, я все равно не понимала. Хозяйка сказала, что я могу приглашать гостей, и в середине моего пребывания здесь я пригласила на обед сестру и кое-кого из моих сокурсников. Я приготовила несколько блюд, которые уже освоила раньше по рецептам из поваренных книг, и подала их на большой стол в саду. День стоял прекрасный, мы все были молоды, так что обед прошел весело. Мы пили, болтали и смеялись. Волосы я подвязала широкой синей лентой, под цвет делфтского фарфора, на котором я сервировала угощение. У меня снова сложилось ощущение, что наша компания напоминает кадры из какого-то фильма или старую фотографию, и это чувство было сродни удовлетворению и правильности происходящего. На кухне нашлось несколько маленьких сине-белых тарелочек, очень похожих на те, что были у нас дома, с декоративной каймой по краю и рисунком, похожим на полупрозрачные рисовые зерна, расположенные в виде цветочного узора. В них я подала пряный сладкий кантонский десерт[2], приготовленный по рецепту моей матери, единственное блюдо, которое я позаимствовала из прежней жизни. Вообще моя нынешняя жизнь нравилась мне все больше и больше, и со временем я вполне освоилась в большом доме. В последний вечер я наполнила большую ванну горячей водой и добавила несколько капель ароматического масла. Я лежала в ванне, а собака примостилась рядом на полу. Вода начала остывать. Я ногой повернула горячий кран и подождала, пока температура опять не станет комфортной. Я развлекалась таким образом почти два часа. Наконец вода поднялась к самым краям ванны. Я без особой охоты выдернула пробку и вылезла.

Я написала преподавательнице имейл, в котором благодарила ее за предоставленную возможность пожить в этом чудесном доме. Рассказала, что все было просто замечательно, но промолчала о том, что и во время пребывания в нем, и после осталось что-то неуловимое, оставлявшее чувство неудовлетворенности. Я ничего не могла с этим по– делать. Вернувшись в кампус, я некоторое время пребывала в задумчивой растерянности, но потом обычные летние заботы взяли верх. Я записалась на летние курсы, много читала, писала длинные эссе и бродила по почти пустому университетскому городку, где оставалась лишь горстка студентов и преподавателей. Ресторан, в котором я подрабатывала официанткой, снова открылся после короткого перерыва, так что у меня появилось еще одно занятие. Я выходила на работу вечером, возвращалась очень поздно, поужинав рисом с теми остатками, которые забрала с кухни на работе. Иногда я ходила с мамой или сестрой на рынок, и мы вместе готовили ту же обычную еду, которую ели всю жизнь. За обедом мы обсуждали не древних греков, языки или новые фильмы, как мои однокурсники, а приготовленную еду, цены на рынке и качество продуктов. Я даже не вспоминала о тех яствах, с которыми экспериментировала в большом доме, о том, как просиживала ночи напролет с бокалом вина в этаком декадентском одиночестве, думая о том, как построить следующий день. Мне казалось, что внутри моей обычной жизни есть еще одна, скрытая. Я брала давно знакомые вещи – одежду, косметику, книги – и вдруг ощущала, что это не мое, что все это принадлежит кому-то другому, незнакомому. Я смотрела на белый горшок на крошечных ножках, в котором жил бонсай, и презрительно фыркала. Смотрела на маленькие сине-белые тарелочки на кухне. Мы часто ими пользовались. Они были точно такими же, как в том большом доме, и все же совершенно другими. Отчасти проблема заключалась в том, что я теперь иначе смотрела на эти обычные вещи, но пока еще не понимала, в чем разница. А потом мне в голову пришла мысль… Дом нашей преподавательницы действительно напоминал музей или один долгий урок истории. Там все плавно и гармонично переходило одно в другое. А наш дом представлял собой типичный постмодернистский объект, беспорядочную смесь цветов, шума и предметов, все это кричало вразнобой и вызывало ощущение легкого стыда. Вот, пожалуй, самая точная формулировка, которую я смогла изобрести. Вроде бы после этого ничего не изменилось, но вот греков я перестала читать надолго. Вернулась я к ним намного позже и была почти разочарована тем, что их очарование никуда не делось.

К тому времени я уже знала про сине-белый фарфор, такой разный в том большом доме и здесь. А ведь это был один и тот же фарфор. Я просмотрела книгу по искусству Восточной Азии у кого-то в гостях, и там наткнулась на изображение двух сине-белых ваз[3]. Пока остальные гости говорили