— Лучше бы я его подправила.

— Ты и так много для меня делаешь.

Потянувшись через стол, Николас с благодарностью сжал ее руку. И вновь все испортила вошедшая служанка, тащившая охапку хвороста. Когда она удалилась, Николас усмехнулся:

— Тебе нужно кое-чему научить эту девчушку!

— Надо топить, иначе будет холодно.

— Пока ты здесь, в доме всегда тепло.

Анна улыбнулась в ответ:

— Я буду по тебе скучать.

— Я тоже, — ответил Николас. — Но я рад, что у труппы наконец появилась работа. Больно думать о ребятах, о рядовых членах труппы — Нэде Ранкине, Калебе Смайте или юном Джордже Дарте. Им приходится очень тяжко. Вспомни старого Томаса Скиллена — я не уверен, что он переживет эту зиму. А Питер Дигби и остальные музыканты? Знаешь им каково?

— А что совладельцы?

— Большинству из них есть на что опереться. Уолтер Фенби, до того как вступил в труппу, был серебряных дел мастером, Роланд Карр — писцом. Такие актеры, как Лоуренс Фаэторн и Барнаби Джилл, никогда не пропадут — их то и дело приглашают выступать на дому…

— А Эдмунд Худ?

— Пишет на заказ стихи и эпитафии.

— Эпитафии?

— Смерть этой зимой собрала богатую жатву, — вздохнул Николас. — И богач и бедняк хочет отправить родственника на небеса со специально сочиненной эпитафией. А у Эдмунда насчет этого настоящий талант. Конечно же, ему неприятно наживаться на чужом горе, но поэтам тоже нужно есть.

— И сколько же человек из труппы поедут в Эссекс?

— Немало, — ответил Николас, поднимаясь. — В этом-то и суть моего сегодняшнего дела: я должен всех обойти и сообщить радостную новость. А завтра будем вовсю репетировать.

— А что вы ставите?

— Это еще предстоит обдумать. Джилл требует, чтоб подобрали именно те пьесы, где у него главные роли. Пока все ясно только с одной — я про пьесу, которую потребовал сэр Майкл Гринлиф.

— «Ведьма из Колчестера»?

— Именно. Только Эдмунду ее надо сперва подправить.

— Неужели автор согласится на серьезные изменения?

— И с радостью! — воскликнул Николас. — Впервые я встретил столь сговорчивого сочинителя, как мистер Эгидиус Пай. Сегодня его навестит Худ.

— А что он за человек, этот мистер Пай?

— Очень необычный. Ты знаешь, он так не похож на человека, которого я представлял, когда читал пьесу, что поначалу я вообще усомнился, что это он ее написал.

— Как ты думаешь, Эдмунд с ним поладит?

Николас вспомнил чудака, с которым встречался в Среднем Темпле.

— Думаю, он не станет спорить с тем, что Пай — весьма занятный экземпляр…

— Заходите, сэр, заходите, — произнес Эгидиус Пай, жестом приглашая Эдмунда Худа в комнату. — Для меня ваш визит — большая честь.

Худ вручил плащ и шляпу адвокату и тут же пожалел об этом: в комнате было немногим теплее, чем на улице. Из очага тянуло легким дымком, но при этом Эдмунд не заметил ни единого язычка пламени. Пай свалил плащ и шляпу гостя на стол и махнул рукой в сторону кресла возле каминной решетки. Сам он с осторожностью опустился на стул напротив Худа и уставился на тугой свиток пергамента, зажатый в руках Эдмунда.

— Насколько я вижу, мистер Худ, вы принесли мою пьесу.

— Вы правы. И я должен вас поздравить: пьеса написана очень недурно.

— Спасибо, спасибо вам, — произнес Эгидиус с таким жаром, словно перед ним был храбрец, только что спасший ему жизнь. — Похвала из ваших уст мне вдвойне приятна. Это надо отметить. — Он поднялся и, спотыкаясь обо всякий хлам на полу, направился к двери. — Я сейчас.

Он вышел, предоставив Эдмунду возможность снова накинуть плащ и оглядеться. Николас рассказал ему о беспорядке, царившем в обители адвоката, однако картина, представшая глазам Худа, превзошла все его ожидания. Тарелки с объедками, расположившиеся в самых неожиданных местах, как и кипы документов на полу, были покрыты толстым слоем пыли, по которой бесстрашно разгуливали пауки. Худ задумался, как адвокату удается работать в таком хаосе, и размышлял об этом до появления Пая, державшего в руках кувшин и два кубка.

— Позвольте предложить вам вот это, — он поставил кубки на стол и принялся разливать содержимое кувшина. — Вкус изумительный. Подарок благодарного клиента.

— Надеюсь, он не был колдуном? — пошутил Худ. — Надо сказать, я не большой поклонник чародейских зелий, которые готовят из всякой мерзости.

Пай хихикнул:

— С чего вы взяли, что это ведьмино варево? В нем нет ничего особенного. Ну разве что наткнетесь на жабий глаз или кусочек крысиной печени… Шучу, сэр, шучу! Это мадера. Один из лучших урожаев.

— Ну что ж, тогда за вас, мистер Пай!

Пай опустился на стул и заговорил елейно:

— Итак, вы сказали, что моя пьеса недурна. А остальные разделяют ваше мнение?

— Барнаби Джиллу и Лоуренсу Фаэторну она понравилась, а самого требовательного критика вы уже видели. Глаз у Николаса Брейсвелла наметанный, уж если он сказал, что пьесу ждет успех, то так оно и есть. Собственно, это он порекомендовал нам «Ведьму из Рочестера». — пояснил Худ. — Он же предложил перенести действие в Эссекс, чтобы добиться большего успеха у зрителей.

— Я ему безгранично признателен.

— О, вы обнаружите еще немало оснований быть ему признательным. Пьеса навела его на кое-какие размышления. — Драматург откинулся на спинку стула. — Скажите, почему вы решили ее написать?

— Я сочинил ее сам…

— Порой я говорю то же самое, но я-то знаю правду. Пьеса — как дом. Чтобы ее написать, приходится проявлять терпение, аккуратно укладывая кирпичик на кирпичик. Воображение может показать нам внешний облик здания, но, чтобы его возвести, нужен тяжкий труд.

— Мой труд не был мне в тягость.

— Почему?

— Я очень трепетно отношусь к теме колдовства.

— Весьма странная сфера интересов для адвоката.

— Я не адвокат! — с неожиданной резкостью возразил Эгидиус. — Я стал законником не по велению сердца, а из верности завету отца. И с тех пор несу это бремя. Вы знаете, мистер Худ, сколько нас всего?

— Думаю, много…

— Когда мой отец вступил в Средний Темпл, барристеров едва ли насчитывалось пятьдесят. А теперь их число перевалило за четыре сотни. Что же касается поверенных, тех, что выступают в судах общего права, так о них и говорить страшно. Город кишмя кишит адвокатами. Они плодятся как тараканы, и точно так же, как от тараканов, от них нет спасения. Пожалуйста, сэр, не причисляйте меня к ним. Я презираю своих коллег за их однообразие. Даже когда адвокаты «пускают ветры», они воняют одинаково.