грязь после обильного дождя, мокрые камни стен, ставшие почти черными, — Ты тоже. Что там?

— Сам не особо знаю, — Престон так и остался там, где стоял, — Говорят, орденские обосновались…

— Истинный Лик давно метил на остров, — Тейвон развернулся, — Это должно было случиться.

— Не думаю, что вождь предоставит ордену весь свой флот. Мы с Джерретом справимся.

Никто из них не любил говорить об ордене — он словно был смертельной болезнью, которая пугала всех даже на словах, потому что Истинный Лик одерживал победу — ветувьяров осталось трое.

Все пятьсот лет они пытались бороться, искали выход, но боги, видимо, отвернулись от ветувьяров, решив, что они и так дали им слишком много. Предшественники Тейвона создали даже схожее с камарильским братство для охраны ветувьяров от ордена Истинного Лика, но затея эта успехом не увенчалась — не прошло и трех лет, как неведомая болезнь скосила всех воинов, поразив их заколдованную древней магией кровь. Тейвон и рад бы был не верить в эту легенду, но раз история Этиды была правдива, то зачем этой быть ложью?

Пауза затягивалась, а Тейвон все еще хотел спросить о том, что напрямую его касалось. Если кто-то и знал ответ на этот вопрос, то только Престон. Сделав шаг к другу, он решился:

— Он не боится? Я не про имперцев — им все равно — а про орденских. Про Гвойн.

Престон задумчиво потер аккуратно подстриженную бородку:

— Поверь, дружище, ты подвергаешь себя не меньшей опасности, чем Джеррет.

— Я видел смерть отца. Он — нет. Если он думает, что сможет справиться с камарилом, скажи ему, что это не так. Они не люди. Они монстры. И могут напасть в любой момент.

— Знаешь, что я заметил, — Настал черед Престона смотреть в окно. Друг медленно подошел к стеклу и оперся могучими руками на подоконник, — Можешь спорить, сколько хочешь, но мне виднее. Все говорят, что ветувьяры — это два разных человека, способных менять одну личину на другую, и я всегда в это верил, пока… пока не узнал вас с Джерретом.

— Да ладно тебе! — Тейвон хлопнул адмирала по плечу, — Мы с ним настолько разные, что нас не спутает даже слепой и глухой сумасшедший младенец.

— Ты пытаешься быть честным, — Продолжил Престон, — Джеррет любит, нет, не приврать — поиграть… Он постоянно играет какие-то роли, притворяется, меняет маски. И он очень любит маску глупого раздолбая! Но я знаю его слишком хорошо, чтобы понимать — он ничуть не глупее тебя. Просто ты свой ум не скрываешь…

— Дурак не выиграл бы столько баталий, — Пожал плечами Тейвон.

— Так к чему я веду… То, что камарилы могут поджидать везде, Джеррету известно не хуже тебя. И страх у него тоже есть… — Внезапная пауза оказалась такой тяжелой, что друг поспешил ее заполнить, — А ты что, боишься начать стареть?

Престон, похоже, сразу понял, что шутка была не слишком удачной, но слов назад не вернуть, поэтому Тейвон все же улыбнулся:

— Я уже начал.

— Да ладно тебе! — Престон пихнул его локтем, — Ты у нас еще ого-го! Кстати, я не понял, что этот сморчок говорил — какую девицу убили?

— Ингерду Пашелл. Ветувьяра Мерелинды, — Скрывать это от Престона не было никакого смысла.

Глаза друга едва не полезли на лоб, но собой адмирал владел вполне сносно, и поэтому быстро справился с излишним удивлением.

— Почему ты сразу не сказал? Мне… очень жаль.

Тейвон вновь уставился на серо-коричневый двор, такой убогий под затянутым тучами небом. Еще никогда весна не казалась ему такой грязной и ничтожной. Все его чувства сейчас были такими же — какие-то замызганные, скукожившиеся, умирающие, никчемные…

— Ты любил ее? — Престон знал, что теперь можно спросить. Тейвон знал, что можно ответить.

— Наверное.

— А она тебя?

— Она хотела быть королевой, — Выдохнул Тейвон, — И смогла бы, а для этого не обязательно любить короля. Но она любила, иначе бы не возвращалась снова и снова, когда я оставлял все ее вопросы без ответа и уходил.

Престон не проронил больше ни слова, словно исчезнув, а Тейвон будто бы поверил, что остался один. Он и сам не заметил, как прижался лбом к холодному стеклу, думая о ней.

Если Ингерда и не была особенной, то она как минимум выделялась среди остальных девиц. В ней было что-то, что Тейвон разглядел кроме нее только в Реморе — какая-то сила, несвойственные даме мысли, решительность.

Если бы у Кирации появилась королева, ей могла бы быть только Ингерда…

Но он медлил, думал, что у них еще есть время, не хотел что-то менять. Обыкновенный слабак, каким он стал со дня смерти отца.

Тейвон закрыл глаза, прикасаясь пальцами к стеклу. Холод слегка покалывал кожу, а воспоминания возвращались, похожие на смазанные чьей-то неосторожной рукой картины.

Тейвон хотел бы отчетливо помнить, что стояло в тот день на столе, что лежало на полу, завял ли цветок в вазе, но все это ускользнуло от его внимания тогда, а потому и не открылось сейчас. Он видел то же самое, что и в тот день — свою спальню, утопающую во мраке, с которым сражалась лишь одна свеча на туалетном столике, закрытые шторы, смятые простыни и ее…

Она не спала, но зачем-то делала вид — закрыла глаза, ровно дышала, не шевелилась. Длинные ресницы практически лежали на ее щеках, темные волосы разметались по белоснежной подушке, а тонкая простыня почти не укрывала обнаженное тело.

Опершись на локоть, Тейвон повернулся к ней, и ресницы Ингерды тут же взмыли вверх.

— Почему не спишь? — Тонкая рука обняла его за плечо и притянула к себе.

— Ты тоже не спишь, — Заметил он.

Тейвон лег рядом, их носы почти соприкасались, а светлые пряди его волос смешались с ее темными. Ингерда переплела его пальцы со своими и накрыла его губы медленным поцелуем, а потом, не размыкая объятий, прижалась щекой к его груди. Тянулись минуты, они молчали, но все еще не спали. В комнате пахло вином и чем-то пьяняще-сладким, а мир за окном словно застыл в одном мгновении — ни скрипа, ни ветерка, ни шороха. Король не знал, сколько времени осталось до рассвета, но спешить им было некуда.

— Так странно… — Ни с того ни с сего заговорила Ингерда, — Я ни разу не слышала, чтобы два ветувьяра любили друг друга. До нас.

— Может, и любили, — Усомнился Тейвон, — Просто скрывали.

— Зачем?

— Возможно, от своих же ветувьяров. Что далеко ходить — всем известно, что Мерелинда меня ненавидит.

— И не только тебя, — Темные глаза