Когда это случилось в третий раз, Айво откинул одеяло и встал.

В коридоре было на несколько градусов холоднее, чем в комнате. И все же это было лучше, чем лежать в постели и ждать, когда снова раздастся плач.

Внезапно плач прекратился. Понимая, что это затишье может оказаться ложным, он не повернул назад, чтобы снова залезть в постель и проспать до утра, сколько там еще до него осталось. Ноги словно сами несли его к полоске света, падающей в коридор из приоткрытой двери.

В той комнате плакал ребенок его брата, его племянник. Единственное наследие Бруно, которое у него осталось.

Айво коснулся рукой двери, и та бесшумно открылась на хорошо смазанных петлях. Комната была маленькой. Поднимающийся от обогревателей теплый воздух заставлял вращаться висящее на потолке колесо, оживляя клоунов, тюленей и кошек. Приглушенный свет ночника проецировал на потолок луну и звезды, добавляя комнате эффект сюрреалистичности.

Но Айво совершенно не заметил деталей обстановки. Его внимание сосредоточилось на том месте, где была Флора Хендерсон. Она стояла спиной к двери и поэтому не заметила, как он вошел. На руках у нее был ребенок, который, похоже, только что заснул. Темная макушка его головы и ноги в синих ползунках… все, что Айво смог различить.

Он смотрел, как Флора босиком прошла через комнату туда, где стояла кроватка рядом с занавешенным окном. На ней была голубая ночная сорочка на тонких бретельках. Он видел ее обнаженные лопатки, тонкую талию и плавный изгиб бедер.

Позже он еще раз попытался оценить этот момент в свете долгого неприятного дня, но тогда он не мог дать никакого разумного объяснения обжигающему жару гормонального всплеска, полностью парализовавшего его разум.

Флора обернулась. Их взгляды встретились, и он почувствовал, как остатки самоконтроля выскользнули из его рук, словно мокрая веревка. Он увидел следы слез на ее лице.

– Давайте я вам помогу. – Айво не знал, откуда взялись эти слова.

Флора приподняла подбородок и открыла было рот, чтобы с ледяным холодом выдать банальную фразу наподобие «Я и сама могу о себе позаботиться», когда на ее плече шевельнулся малыш и сонно вздохнул.

Ее реакция была автоматической, она переложила мальчика так, чтобы его голова оказалась на сгибе ее правой руки, и несколько раз сжала пальцы онемевшей левой руки, все еще покалывающие от напряжения.

О боже, что она делает и какое место занимает гордость в этой ситуации? Флоре нужна была рука помощи, даже если это рука с длинными загорелыми пальцами, вызывавшая в ней чувство странной тревоги.

– У меня онемела левая рука. Не могли бы вы поправить на нем одеяльце? – Подбородок Флоры лежал на темных кудряшках Джейми, и она едва не отпрянула, когда ее рука почувствовала прикосновение его длинных пальцев.

Колени Флоры ослабели, но некий электрический импульс пробудил дрожь, которая предупредила ее о его присутствии. Хорошо еще, что этот мужчина не спит голым, подумала она, хотя его боксерские трусы были слишком облегающими, чтобы что‑то скрывать!

– Спасибо.

Флора не знала, как не смотреть на совершенное тело, где не было видно ни грамма лишнего жира. У нее пересохло в горле, когда ее взгляд скользнул от широких плеч до рельефных мышц живота. На длинных мускулистых ногах были видны темные тонкие волосы. Такие же волосы образовывали направленную стрелу, исчезавшую под поясом боксерских трусов.

Сделав короткий вдох, Флора встретилась с ним взглядом. Его оливковая кожа казалась теплой, темные губы… Она моргнула и сделала шаг назад, как человек, который только что обнаружил, что стоит на краю пропасти.

Через мгновение лицо Флоры скрыл шелковистый занавес рыжих волос, когда она наклонилась, чтобы положить спящего ребенка в кроватку, и начала расправлять скомканную простыню.

– Позвольте мне.

Не дожидаясь ответа, Айво расправил смятую простыню, чтобы она могла уложить ребенка. Пока малыш лежал, сжимая и разжимая пухлые кулачки, Айво вглядывался в его лицо, желая найти в нем фамильное сходство. Темные волосы, веки с длинными ресницами, вздернутый нос и бледно‑розовая кожа – еще не тронутая жизнью и абсолютно совершенная.

И очень нежная.

«Твой отец умер бы за тебя», – подумал Айво. Но было бы лучше, если бы Бруно был жив.

Она потратила больше времени, чем требовалось, чтобы расправить одеяльце на ребенке.

– Вы, должно быть, замерзли, – неожиданно для себя брякнула Флора.

Его губы изогнулись в странной полуулыбке, от которой у нее свело живот.

Этот мужчина казался олимпийским богом, сошедшим с небес. Впечатление усилилось, когда он развел руки в стороны и с комичным выражением непередаваемого блаженства протянул:

– У вас чертовски хорошие обогреватели, cara.

Мягко растягиваемая cara застопорила ее мозговые функции, и она не сразу уловила намек.

– Я имела в виду другое. – Флора вздернула подбородок и, бросив на него осуждающий взгляд, отошла от кроватки. – Простите, если я вас побеспокоила.

Это было сигнал, чтобы Айво ушел, но он остался. Флора сделала еще один шаг и выключила лампу. Комната теперь освещалась только неяркими силуэтами луны и звезд, скользящих по потолку.

– Итак, спокойной ночи, мистер Рокко, – тихо сказала она.

Он увидел презрение в ее улыбке и не мог понять почему. Она еще не дошла до двери, когда его тихий голос заставил ее остановиться.

– Вы плакали.

Глаза Флоры метнулись к его лицу, и первым ее побуждением было все отрицать. Это рефлекс. Люди смотрели на нее и видели ее хрупкость, но она не была беззащитной. И если это означало действовать жестче, чем того требовала ситуация, чтобы доказать, как они не правы, то это была цена, которую приходилось платить.

Она подавила желание бунта. Ей вдруг пришло в голову, что если она опустит перед этим незнакомцем, которому, по сути, все это было безразлично, свои защитные барьеры, то это может стать отдушиной, в которой она нуждалась.

– Дело в занавесках, – сказала Флора. Ее взгляд обратился к окну, на котором висели легкие голубые портьеры с веселыми парусниками и воздушными шарами. – Их сделала моя сестра Сэми – она все умела! – Ее улыбка угасла. – Я скучаю по ней, и Джейми тоже скучает. Я знаю, что это так. – Ее взгляд смягчился, когда она посмотрела на спящего ребенка. – Он ее сын, а не мой. Ее и Бруно. – Глядя на ребенка, она не заметила при упоминании имени шурина вспышки боли в его глазах. – Я стараюсь, но у меня ничего не получается. – Флора так долго увиливала от правды, что даже просто сказать это вслух было облегчением. – Мать из меня никакая.

В данной ситуации такое признание могло стать усладой для ушей Айво. Вместо этого, взглянув в ее полные слез глаза, ему захотелось утешить ее.

Он протянул руку и коснулся ее лица.