ей сказать, чтобы больше не носила передач, завтра его везут в Москву… – распахнув окошечко, он натолкнулся на серьезный, почти суровый взгляд. Гражданка Бергер, подхватив хнычущего младенца и кошелку, ринулась к высокому прилавку. Сержант видел только ее голубые глаза:

– Она похожа на кого-то, – нахмурился парень, – я помню ее лицо… – взгляд упал на «Вечерку»:

– Актриса, игравшая революционерку, в первом фильме о Горском. Она тоже невысокого роста… – из-под платка жены сапожника выбился одинокий локон. Заправив его обратно, женщина водрузила на прилавок кошелку:

– Бергер, Лазарь Абрамович, – звонко сказала она, – двадцать третьего года рождения… – передав гражданке паспорт, сержант подтолкнул к ней кружку и миску: «Не положено». Она поджала губы:

– Иначе он не сможет ничего съесть, и даже чаю выпить. Ему нельзя казенную посуду, гражданин начальник… – учитывая скорый перевод Бергера, сержант решил не спорить:

– Пусть тащит барахло в столицу, за наш счет. В институте, наверное, передачи лучше. Больным разрешают фрукты, сладости… – проверив оладьи и фунтик с разрезанными яйцами, он откашлялся:

– Больше ничего не носите, гражданочка. Вашего мужа завтра посылают в Москву, на экспертизу. Запомните, справочная института имени Сербского… – он полистал растрепанную книжку, – Кропоткинский переулок, дом двадцать три. Теперь будете обращаться туда…

Фаина и не помнила, как оказалась во дворе приемной КПЗ, с паспортом, болтающимся в полупустой кошелке, среди чистых пеленок и ползунков. Исаак недовольно ворочался, она принюхалась:

– Надо зайти в общественный туалет, по дороге на вокзал, перепеленать его. Надо сказать ребу Гиршу-Лейбу, что я еду в Москву, взять у него адрес раввина, в Марьиной Роще… – дел впереди было много. Обернувшись к обитой дерматином двери приемной, Фаина перевела дух:

– Не узнали, а в ориентировке, на меня, наверняка написали, что я с младенцем на руках. Ничего, в Москве найдется, с кем оставить Исаака. Незачем таскать его по казенным местам… – Фаина слышала об институте Сербского. Один из ее прошлых ухажеров, московских карманников, пытался симулировать сумасшествие:

– Он два месяца водил докторов за нос, пока его не раскусили, – усмехнулась девушка, – но, если Лейзер получит справку, так удобней. Хотя вряд ли, – поняла она, – мало есть людей, разумней него… – она покачала мальчика:

– Ничего, мой хороший. Как говорится, сеющий в слезах, будет пожинать в радости. Мы еще увидим Израиль, Исаак Судаков… – вечером через Свердловск проходило много поездов:

– Куплю билет на завтра, в общий вагон, соберусь и поедем. Не думала я, что опять окажусь в столице. Я все хотела зайти в синагогу, но боялась. Теперь мне стесняться нечего…

Выпрямив спину, Фаина прошла мимо углового дома, с барельефом Горского на памятной доске. Рядом повесили объявление, с расписанием работы квартиры-музея героя революции. Повернув к вокзалу, девушка скрылась в полуденной толпе.

Указка красного дерева скользила по карте, скрипели автоматические ручки. Собравшиеся в большой гостиной склонились над блокнотами. Эйтингон велел офицерам не расставлять стулья на дубовом паркете:

– Здесь не школа, – усмехнулся Наум Исаакович, – приучайтесь участвовать в совещаниях, а не только кивать и записывать. Диваны и кресла вместят с десяток человек. Больше никого и не ожидается… – ему понравился капитан Золотарев, сопровождавший вместе с Сашей, туристический поход. Парню, как помнил Эйтингон, шел четвертый десяток:

– Он тренированный спортсмен, лыжник, отлично стреляет. В случае чего, он позаботится о Саше… – никаких нештатных ситуаций, впрочем, не ожидалось. Вплоть до дня Х, или первого февраля, обе подсадные утки, как называл их Наум Исаакович, не брали в руки оружие:

– У вас при себе и не будет пистолетов… – Эйтингон покачал указкой, – при ночевках в тесноте, в палатке, невозможно скрыть такие вещи. Запоминайте, где вы найдете тайник, днем первого февраля… – днем, по их расчетам, группа должна была начать восхождение на склон горы Холатчахль. Рядом находилась безымянная высота 880, вершины соединял перевал. Тайник с пистолетами оборудовала особая группа, сейчас занимавшаяся поисками Команча:

– В общем и целом, – Эйтингон бросил на стол какую-то коробочку, – оружие вам не понадобится, товарищи. Пистолеты выдаются… – он пощелкал крепкими пальцами, – исключительно ради спокойствия….

Наум Исаакович втайне гордился изящным планом операции. Знакомясь с его заметками, Шелепин хмыкнул:

– Никогда о таком не слышал. Вы считаете, что это сработает… – Эйтингон вздохнул:

– Это много раз срабатывало. Как говорится, что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… – он добавил:

– Бывает нечто, о чем говорят, смотри, это новое, но это было в веках, прежде нас… – Шелепин нахмурился: «Откуда это?». Эйтингон едва не сказал: «Из «Краткого курса». Стоя у карты, он обвел глазами офицеров, в штатском:

– Мне стало лень его дразнить. Должно быть, я старею… – он был уверен, что Шелепин никогда не брал в руки Библию:

– Но Саша прочел книгу, в рамках атеистического кружка. Ладно, пусть хотя бы так… – мальчик старательно изучал маленькую карту, с указанием места схрона:

– Бандиты так говорили, в Прибалтике, – вспомнил Эйтингон, – кстати, Принцессу и негритянку, Мозес, держат в интернате. В папках его местоположение не указывается, но там могут жить и мои девочки, с мальчиком. Надо завершить операцию, потребовать у Шелепина телефонный звонок… – Эйтингон напомнил себе, что, официально, он еще зэка:

– Я не мерзавка Саломея. Она, наверняка, получает все, что требует… – совещание шло на русском языке, но сообщение о работе с Валленбергом, Саломея делала по-английски. Наум Исаакович бесстрастно переводил капитана Мендес. Обосновавшись в углу, женщина закрылась ярким Life:

– Отсюда она, скорее всего, полетит в Москву. Как говорится дальше… – Эйтингон скрыл смешок, – нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые придут после. Она еще получит звание Героя, как получил ее муж. Один я все помню, но и я не вечен. Но мне нельзя погибать, пока я не удостоверюсь, что близняшки и Павел в безопасности…

Операция, как выражался Эйтингон, была классической дымовой завесой:

– Несмотря на безлюдность места, – он вернулся к карте, – наша миссия быстрого реагирования может наткнуться на кого-то по пути. Слухи нам не нужны. Мы сделаем вид, что все происходящее в квадрате, – он очертил примерные координаты, – связано с поиском пропавших туристов… – Эйтингон взялся за коробочку:

– Дымовая завеса, но не простая, а, можно сказать, усиленная… – он велел Саше и Золотареву проверить, как туристы установят палатку для ночевки:

– Точность очень важна, – напомнил им Эйтингон, – выстрелы с высоты 880 произведут ночью, имея целью строго определенный участок перевала… – никто, разумеется, не собирался стрелять по палатке:

– Все рассчитано, – успокаивающе сказал Эйтингон, – операция готовилась не один день. Выстрелы вызовут сход снежной лавины, палатка окажется на ее пути… – коробочка пошла по рядам, офицеры заглядывали внутрь. Помня о работах Вороны, Эйтингон сначала хотел воспользоваться генератором инфразвука. Однако Наум Исаакович сомневался в возможностях закрытых конструкторских бюро:

– У нас есть один инженер, сравнимый по гениальности с Вороной, Королев. Однако он занимается космосом, а не инфразвуком. К тому же техника не проверена. Мало ли что случилось, в Патагонии. Нельзя рисковать, никто из группы не должен выжить… – он решил прибегнуть к испытанному фармакологическому средству. Коктейль Кардозо, как называл его про себя Эйтингон, отлично работал среди подопытной группы на острове:

– Вечерний чай первого февраля вызовутся готовить товарищ Золотарев и товарищ Скорпион… – Наум Исаакович кивнул в сторону Саши, – они положат в котелок таблетки, то есть порошок… – белый порошок производил совершенно безобидное впечатление:

– Такой продается в аптеках, от головной боли, – вспомнил Наум Исаакович, – даже если кто-то из туристов и наткнется на пакетики, ничего страшного… – он добавил:

– Положат, но сами не выпьют. Вам нужна трезвая голова, товарищи… – американский журнал заколебался. Волна рыжих волос упала на стройное плечо товарища Саломеи. Саша покраснел:

– Она очень красивая. Когда она выступала, она смотрела на меня. Но она взрослая женщина, наверное, замужем. Она просто так смотрела, зачем я ей нужен… – товарищ Саломея повертела острым носком