слышал, но вчера и сегодня первый раз видел собственными глазами, как останавливается движение из‐за отсутствия тока. В чем тут дело, я не знаю. Нет тока, значит, нет топлива, – это понятно. Но зачем же с утра пускают вагоны, когда топлива имеется всего на 3–4 часа? Не разумнее ли было бы в такие дни вовсе прекращать движение и не обманывать публику ее видимостью? В вагоне, однако, пассажиры оставались, хотя и в меньшем числе, чем за полчаса до того я видел на углу 8‐й линии, – очевидно, часть пошла пешком, другая же часть обнаруживала сизифово терпение. Часа через полтора после этого я видел вагоны уже в движении; когда они пошли, сколько времени простояли, не знаю. Но вечером, часов около пяти, они опять останавливались по той же причине. Вообще, вместо трамваев теперь существует одна их видимость: пользоваться ими нельзя или, по крайней мере, рассчитывать на них нельзя с уверенностью.

Около двух я притащился в архив, побыл там около получаса и опять пошел. Пошел в университет, чтобы поспеть к трем часам, так как вчера было объявлено, что с часу до трех будут выдавать капусту. Кому – я не знал. Но возможно, что профессорам, и упустить такой случай нельзя. Без уверенности, только из‐за вероятности получить 4 фунта капусты по 6 рублей 50 копеек или 7 рублей 50 копеек (точно не помню, но цена и количество были указаны в объявлении, которое я видел вчера в университете), но я шел, бросая службу. Пусть меня обвиняют в недобросовестном отношении к службе, но так поступают все без единого исключения, и иначе поступать нельзя: голод не тетка. И я шел. И опять неудача: оказывается, капусту сегодня не выдают, но будут выдавать завтра. Выдавать ее будут не профессорам, а только студентам.

4 декабря 1919 г. На этом месте вчера потухло электричество (в 9 часов вечера), и я не мог закончить своего рассказа. Делаю это сегодня.

Там же я узнал еще на придачу, что хлебной порции (так называемого чайного довольствия) тоже нет; его нет уже с неделю. Говорят, что его разворовывают, – заведуют этим довольствием разные коммунистические «тройки»514, которые умеют обделывать свои дела.

Из университета я пришел домой, проведал жену, сделал что нужно и побежал на курсы за обедом, по дороге забежав закусить в вегетарианскую столовую. На курсах – опять неудача: обед был, но уже расхватан, а теперь ожидается новая порция, но ранее чем через полчаса или час она готова не будет; не угодно ли подождать. Я ждать не стал, но зашел к Введенским, живущим поблизости от курсов, и просил, чтобы на этот раз сходил за обедом кто-нибудь из них (я ведь шел за обедами для них и для себя).

Оттуда вернулся к 5 часам домой, – и первая удача в этот день: уже у 3‐й линии убедился, что у нас горит электричество (Петербург разделен между тремя или четырьмя электрическими обществами; в настоящее время все они национализированы, но работают различно; поэтому, например, всю прошлую зиму у меня, как во всей восточной части Васильевского острова, электричество действовало довольно исправно, тогда как у Введенских, живущих в западной части острова515, по большей части была темнота; теперь наоборот). У нас, берущих электричество в «Гелиосе»516, в последнее время электричество светило то через день, то через два дня и притом зажигалось и тухло в самые причудливые часы. Вчера оно зажглось в 5 часов вечера, и, следовательно, у меня в распоряжении был почти целый час для работы – первый час, когда в этот день я мог не бежать куда-нибудь за обедом, за хлебом, за капустой, за дровами, а работать. Но около 6 часов я должен уходить обедать к Введенским, и, следовательно, в распоряжении был только час.

В 6 я ушел, около 8 вернулся, час писал эти записки, а в 9 оказался в темноте. К счастью, в 5 часов пришла одна знакомая дама, которая позаботилась о моей жене и освободила для меня эти два часа. После 9, имея свечу, я поставил самовар, напоил жену и себя чаем и в 11 лег спать. Вот и весь день.

Сегодня, с небольшими вариантами, – повторение того же самого. Приходилось ходить в сарай за дровами, на что истратить пришлось более получаса: у меня сарай довольно далек, у меня нет подходящей веревки, нет такой подстилки, которую кладут дворники на спину под вязанки дров, но зато у меня есть грыжа, которую я заработал (как и очень многие) во время большевичьего режима. Поэтому носить дрова приходится очень маленькими вязанками. Колол дрова: топор у меня тупой и постоянно соскакивающий с топорища, а кроме того, нет и уменья. Царство труда, в котором заставляют всех трудиться как раз над тем, чего они не умеют делать, лишая труда привычного, и не дают необходимых орудий труда.

С капустой выяснилось следующее. Она дается студентам, но только тем, которые записались заблаговременно; в прошлую субботу запись прекращена. Моя жена, состоящая студенткой, имела бы на нее право, но она не записалась. Не записалась потому, что не знала, а не знала потому, что или объявление об этом вовсе не было вывешено, или было вывешено намеренно в таком месте, чтобы его прочитало возможно меньшее число студентов. Вероятно, и тут идет хищение: вероятно, капуста отпущена по числу студентов, но распорядители позаботились, чтобы получить ее могло возможно меньшее их число. Это, впрочем, мои предположения, доказать которые я не могу. Но несомненно, что все делается точно нарочно, чтобы наводить на подобные подозрения. Контроля никакого, никакой возможности следить за добросовестностью всяческих троек, совнархозов и т. д. Но – урок: нужно еще полчаса или час в день тратить, чтобы выискивать все возможные объявления и не пропустить такого случая.

Сделаю еще одно указание. Вчера я прошел по Большому проспекту, на котором не был недели две-три, и нашел громадную перемену. Все деревянные решетки прекрасных садов, тянущихся по Большому проспекту, снесены или еще сносятся на дрова; тут же толпится народ с тележками и на каком-то начале получает эти дрова.

В 6‐й или 7‐й линии у Среднего [проспекта] снесены два деревянных дома, тоже на дрова. Недели две назад в «Красной газете» было сообщено, что предназначено к сносу на дрова 2500 деревянных домов из общего числа 15 000. Цифра утешительная: значит, еще будущий год можно будет отапливать Петербург деревянными домами. А там понадобится уморить пол-Петербурга, чтобы отапливать другую