Варя умолкла.

— Занятно, — сказал Шилов. — Так что же получается…

Вдруг обгоревшие ветки, которыми для маскировки Варя по совету Тимофеева заложила выход из воронки, осторожно зашевелились, и сквозь них проступило морщинистое усатое лицо в лихо заломленной советской пилотке. Заметив усы, Варя поперхнулась и прекратила чтение.

Неизвестный озорно заглянул внутрь.

— Я сержант Карпилов из взвода разведки. Есть кто живой? Батюшки! Да вы здесь, братцы, как на даче устроились. А я говорю ребятам: смотрите, вроде свечение какое-то из земли. Они, сорванцы, смеются. Нет, говорят, никакое не свечение, а, наверное, в глазах у тебя, старый хрыч, светится после сегодняшней свистопляски. Молодые они, дурни, одним словом, а я все же решил проверить.

Сержант внимательно оглядел веселую компанию, расположившуюся у походной масляной лампы, словно все еще сомневаясь, что обнаружил советских бойцов.

— А вы часом не эсэсовцы переодетые?..

В ответ Варя нахмурилась и резко поднялась с места. Пехотинец настороженно вскинул свой ППШ. Девушка, строго глядя на пехотинца, одернула черные от сажи лохмотья на стройных бедрах, — все, что осталось от того, что еще утром было новенькой, аккуратно отутюженной форменной юбкой.

— Товарищ сержант, я — санинструктор сержант Алова из первого батальона капитана Савельева двадцать девятой танковой бригады полковника Климова. У меня на руках двое тяжелораненых — командир танка младший лейтенант Шилов из батальона Савельева и член его экипажа, заряжающий рядовой Тимофеев.

— Понятно, дочка. Не обижайся! Наш солдат везде выживет. Хоть на болоте, хоть в лисьей норе курорт устроит. Сейчас пришлю бойцов. Эвакуируем вас в тыл!

— А к водонапорной башне у станции сможете доставить?

— Мы не такси, хотя, кажись, повезло тебе, лейтенант. Мы здесь у фрицев штабной автобус угнали с их полковым штандартом, так что прокатимся с ветерком. Однако вначале мы поглядим, что вы за гуси!

Сосед Эрика по койке все время как-то нудно покашливал и тем чрезвычайно раздражал. Он лежал поверх коричневого госпитального одеяла в пижаме и одном тапочке, поскольку левая нога была полностью закована в гипс, словно в тяжелый рыцарский доспех.

Сегодня он покашливал особенно интенсивно. Когда к покашливанию добавилось тягостное сухое сопение и непрестанное глотание слюны, стало совсем невмоготу.

Эрик, весь перебинтованный с ног до головы, поднял голову и, как сквозь забрало рыцарского шлема, глянул на крайне неудобного соседа сквозь прорезь ослепительно-белых бинтов.

Сосед покосился на Эрика, который, похоже, был готов выпрыгнуть из бинтов от раздражения, и вдруг многозначительно ухмыльнулся.

— Танкист?

— Танкист!

— Ожоги?

— Русская саперная собака сняла скальп и кожу.

— А экипаж?

— Заряжающий погиб под гусеницей танка, остальные едва выжили в аду, который устроил сталинский орган.

— Я тоже здесь по его милости. Музыка Апокалипсиса! Какой там Вагнер… Русские, между прочим, называют его довольно ласково.

— Знаю! Русским женским именем. Ка-тю-ша.

— Ха, ха, точно. Где твои ребята?

— Лежат в соседней палате.

— Понятно.

— Чего тебе понятно? Долго будешь сопеть? Нос заложило? Иди в процедурную, солью нос промой, дубина!

— Соль здесь не поможет, танкист. Слышал новость? Фюрер отменил операцию «Цитадель». Русские ударили совсем в другом месте, в районе города Орла, да так, что нам теперь придется катиться за Днепр. Понял?

— Что? А, понял. Гора родила мышь. Тьфу!

Эрик в изнеможении уронил голову на подушку. Сосед приподнялся на локте и вопросительно посмотрел на него.

— К чему тогда бойня, танкист? В чем смысл? Фюрер превращается в мясника!

— Мама была права!

— Чего? Слушай, танкист! Я в депрессии, но наш начальник госпиталя — мировой мужик. Представляешь, девочек выписал. Обещал еще к тому же подарочный шоколад и шампанское. У него какая-то своя методика по ускорению выздоровления. Профессор Фрейд, кажется, был бы доволен!

Эрик, кажется, слегка оживился.

— Мне больше по душе охота на кабанов. Ты бьешь их дуплетом, а они лезут на тебя. Ты бьешь дуплетом снова и снова. Валятся туши, кровь течет рекой, но кабаны упорно пробираются к тебе по окровавленным тушам своих сородичей. Они грозно обнажают свои окровавленные клыки, они целят ими тебе прямо в глаза! Ты бьешь их в упор, они падают, но сзади напирают другие. Они грозно хрюкают и лезут на тебя. Ты бьешь дуплетом, ты втыкаешь им ружейное дуло в брюхо и стреляешь, а они жадно вонзаются острыми клыками в твое мягкое горло. Вот это я понимаю — оргия!

— Какие кабаны? Очнись, танкист! Девчонки ждут. Мы с тобой просто залежались.

— Кабаны, кабаны!..

Эрик крикнул так неожиданно громко, что сосед вздрогнул и обеспокоенно подался к нему.

— Эй, ты, кажется, не в себе. Сестра! Сюда. Сестра!

— Кабаны, проклятые кабаны!..

— Чего орешь? Какие кабаны? Что кабаны могут сделать твоему танку? С ума сошел? Заело?

Эрик снова приподнял забинтованную голову с подушки и посмотрел на соседа. Из-под бинтов полыхнуло пламя.

— Кто не в себе? Я не в себе? Это ты, болван, не в себе. Ничего ты не понял!

— Да что с ним происходит? Позовите врача!

Эрик задрожал всем телом, затем вдруг напрягся так, словно решил извергнуть наружу все свои внутренности.

— Мама, перестань, ты все знала, но не хотела меня расстраивать!

— Да какая я тебе мама! Контуженый, что ли? Сестра!

Вдруг Эрик громко зарыдал под бинтами. Сосед обеспокоенно спустил ногу с кровати и потянулся за костылем.

Эрик вдруг так выгнулся под бинтами, словно решил, как цирковой акробат, встать на мостик.

— Мама!..

Внезапно из горла Эрика изверглось жуткое шипение. Наверное, именно так шипит обезумевшая от страха загнанная в угол кобра.

Сосед, забыв про костыль и свою перебитую пулей ногу, с вздыбленными от ужаса волосами кинулся вон из палаты и наткнулся на взбудораженную медсестру, улыбчивую веснушчатую рыжую толстенькую грудастую девушку в белом халате. Большие круглые очки с выпуклыми стеклами важно восседали у нее на носу, в них она была похожа на солидную врачиху.

Увидев, что происходит с Эриком, сестра подавила в себе ужас, незаметно глотнув что-то из пузырька. Ее взгляд мгновенно стал свинцово-отрешенным.

Она, словно пастырь, сложила руки на животе и устремила свой взор куда-то вдаль. Ее свинцовый взгляд стал уныло сверлить пространство, словно увидел там нечто такое, чего никогда не увидеть обыкновенному человеку.