Эрик, продолжая шипеть, посмотрел на ее позу, но вдруг резко обмяк, как прохудившийся воздушный шар. Шипение прекратилось.

Поза медсестры что-то напомнила ему. Эрик дико расхохотался, словно в самом деле сошел с ума.

Вдруг он сказал тихо, рассудительно, четко и внятно:

— Мама, ты была права, и тот проклятый русский кабан был прав, и русская старая ведьма была права! Фюреры приходят, фюреры уходят, мамы остаются, ждут, когда вернутся, ждут, когда вернутся, ждут, когда вернутся с песней соловья утром сыновья.

Замполит сидел за простеньким дощатым столом в горнице штаба бригады с чисто выбеленной русской печью. Он считал наградные листы и как будто не обращал внимания на тех, кто выстроился вдоль стола в ожидании.

Шилов заметно посвежел и похорошел. В его взгляде светился задорный блеск, а на новеньких погонах появилась еще одна звездочка.

Справа от Шилова застыла Варя, все такая же симпатичная и улыбчивая, да и новые погоны старшего сержанта ей были к лицу. Она время от времени украдкой бросала вопросительные взгляды на Михаила.

Тимофеев замер рядом с Шиловым слева. Он выглядел бледным и изможденным, словно вдруг сникла и затаилась на время его богатырская сила. Лишь взгляд таежника был прежним — спокойным, весомым и рассудительным.

Внезапно замполит как будто вынырнул из глубокого омута. Он, наконец, отвлекся от своего увлекательного занятия, поднял глаза и посмотрел так, словно только сейчас заметил, что, оказывается, в горнице еще кто-то есть, тепло улыбнулся и встал из-за стола.

— Вот каких футболистов Савельев вырастил. Сегодня мы освободили Белгород и Орел. Спасибо вам, ребятки. Савельева и Седова я представил к правительственным наградам. Посмертно!

Лица бойцов омрачились. Замполит, сощурив глаз, мгновенно поймал выражение лиц своих подопечных и многозначительно улыбнулся.

Он шагнул к русской печи, отодвинул занавеску и достал трофейный копченый свиной окорок.

— Вам кое-что полагается!

С окороком в руках он торжественно повернулся к строю.

— А где Рыжая бестия?

— Ласка погибла, — сказала Варя.

— Жаль!

Замполит посмотрел на окорок, пожал плечами и, недолго думая, сунул его в руки Тимофееву. Тот смущенно принял подарок.

Замполит, сощурив глаз, перехватил вопросительный взгляд Шилова.

— Чего смотришь, футболист? Есть вопросы? Задавай!

— Товарищ замполит бригады, прошу извинить, не получилось умереть.

Варя пристально посмотрела на замполита, словно желая уловить некое тайное движение его странной души. Улыбка сползла с бледного лица Тимофеева. Он тоже испытующе смотрел на полковника.

Замполит вдруг сладко улыбнулся и по-отечески обнял Шилова за плечи.

— Эх, Михаил, слабак ты все-таки. Дурашка! Обижаешься? Кто тебя богатырем сделал? Савельев? Нет. Я из тебя героя сотворил! Почему?.. Да потому, что зубы твои овечьи отточил, в медвежьи клыки превратил. Понятно? Спал в тебе медведь. Спал! Так в бою не победить. Я его разбудил. Уловил суть, сынок?

— Как же нательный крест, икона?

Замполит по-свойски хлопнул Шилова ладонью по лбу. Тот смущенно покраснел.

Замполит стал трясти лейтенанта за плечи.

— Да ради бога, если государство от того мощнее. Понял? Что сказал товарищ Сталин? Читал? Эх, ты!.. Неисчерпаемая в нас сила. Вот что!

Шилов и Варя изумленно уставились на замполита. Тимофеев широко улыбнулся. Похоже, он понял, что полковник имел в виду, а тот, хохоча, тем временем обхватил Варю за плечи, а Шилова за шею.

— Ладно, потом поймете! Вам, ребята, теперь о другом думать надо. Война войной, а род продолжается. Молодцы, что решили. Поздравляю!

Теперь Варя налилась смущенной краской. Тимофеев удовлетворенно крякнул.

Замполит, проявив удивительную шустрость, достал из-за заветной занавески в углу бутылку советского шампанского. В его глазках заплясали праздничные искорки.

Варя восторженно хлопнула в ладоши.

— Ой, шампанское!

— Еще довоенное, ребятки. Из моих личных запасов. Чего застыли? Берите кружки, вон, под занавеской стоят, подставляйте.

Пока бойцы разбирали кружки, юркий замполит успел скрутить проволоку с горлышка бутылки. Ободряюще хлопнула пробка. Бойцы радостно подставили металлические кружки под весело шипящую пенистую струю.

— Как Новый год! — восторженно сказала Варя.

В ней вдруг пробудилась та девчонка, которая всегда так ждала Новый год и подарки. Шилов не мог оторвать от нее взгляда и, кажется, подставил кружку мимо струи.

Замполит возбужденно потер мочку уха.

— Август еще, а, в самом деле, как Новый год! Теперь война по-другому пойдет. Начинается освобождение. Радость великая! А в честь освобождения Орла и Белгорода сегодня ночью в Москве будет салют. Пьем. За Великую нашу Победу!

Пышущий жаром замполит, слегка смущенный Шилов, раскрасневшаяся Варя и довольный, как сытый медведь, Тимофеев лихо стукнулись кружками и опрокинули их содержимое в рот.

Замполит первым осушил кружку, отнял ее от лица и метнул насмешливый взгляд в Шилова.

— Чего смущаешься, жених? Чего ждешь? Особого приглашения? Целуй невесту! Эх, что бы вы без меня делали? Футболисты!

Лицо Михаила неожиданно снова сделалось каменным.

— У меня дело осталось. Пока его не сделаю, ни о чем другом думать не могу!

Замерев с кружками у рта, все с удивлением уставились на него.

В предбаннике стройная, глазастая и губастая связистка агрессивно уперлась в Шилова грудью. Надо сказать, впечатляющая была у нее грудь!

Наглые глазищи пушистыми ресницами моргнули перед самым носом.

— Товарищ полковник занят!

Шилов сунул в теплую волнующую руку девушки плитку трофейного шоколада, от которого, как говорил Седов, звереют.

— Я на минутку. Он знает!..

Сокольников сидел за большим древним столом в горнице с чисто выбеленной русской печью. Он хмурил свои красивые, густые, черные, как смоль, брови и что-то сосредоточенно писал в ученическую тетрадь аккуратным и мелким, словно бисер, почерком.

Услышав, как стукнула дверь, полковник сказал, не поднимая глаз:

— Верунчик, сегодня, ты, надеюсь, готова?

— Конечно, Ленчик, — с усмешкой сказал Шилов. — Твои любимые трофейные чулки на мне!

Сокольников в диком зверином изумлении вскинул голову и вскочил со стула как ошпаренный.

— Лейтенант, твою налево, что ты, интересно, себе позволяешь? Кто тебя пустил? Пошел вон отсюда!