способен давать более точный прогноз, нежели цепочка аналитиков, которые получают информацию из первых рук, но замешаны в бюрократических играх и действуют с оглядкой на конъюнктурные соображения.

Чрезмерное доверие своему опыту, примеренному к необычному делу, пустило следователей по ложному пути. НКВД оказался ни при чём, а раскрытию Иры абвером помешало взаимовыгодное молчание его начальников: предприниматель Каудер предпочитал не дознаваться, откуда Ира берёт сведения о советских войсках, — как и Туркул, и Маронья-Редвиц. Жажда наживы связала махинаторов взаимной ответственностью. Полковник Гелен со временем догадался, что дело нечисто, но и он молчал, поскольку в случае раскрытия Иры не сносил бы головы.

(Кстати, отметим иронию дальнейших событий: выбирая между Каудером и Геленом, CIC поставили именно на Гелена, которого надурил не кто-нибудь, а Каудер. Решающую роль в этом выборе американцев сыграли аппаратные связи и опыт генерал-майора.)

Особый росчерк провидения обнаруживается в приложении к делу Иры, содержащем фотокопии его архива. Среди множества газетных вырезок привлекает внимание одна из «Дела труда — пробуждения» от осени 1947 года. Репортаж о конференции анархистов в Нью-Йорке сообщает, что в заседании принимали участие упоминаемый Ирой Ревский, а также «Тея Ревская».

Имя Тея слишком редкое, чтобы подумать, что Ревскому, homme fatale Ермолиной, встретилась на пути какая-то другая анархистка. И если бы Служба наблюдения потрудилась не просто изучить вырезки, но ещё и сопоставить их с показаниями Леонида Иры, то не удивлялась бы, почему подозреваемый так и не отправился в Испанию.

Суммируя вышесказанное, мы можем быть уверены, что Леонид Ира действовал в своих интересах, а не в интересах абвера или НКВД, хотя и испытывал особые чувства к русским. Все лавры за операцию с «донесениями Макса» должны достаться ему, если, конечно, он того захочет.

Дело Леонида Иры следует закрыть, а наблюдение снять.

Рональд Саймондс,

заместитель директора, руководитель Оперативной службы

15. …Fg6

Асте Вороновой

Рю Буало, 97, 75016, Париж, Франция

Вера Ельчанинова

Эйдон-роад, 183-87, Нью-Йорк, 11432, США

Осень мне всегда казалась опасной. Невозможно притворяться, что за лето успел сделать всё желаемое, и стараешься прожить оставшиеся до холодов недели так, будто это лето длится. Хочется ещё и ещё тепла, мерещится, что упускаешь нечто важное, и потому охотишься за ним со всей страстью едва ли не до первого снега…

Если честно, мне трудно подступиться к дню, когда я узнала о вас с Зоей, поэтому я начинаю издалека и, кажется, увязаю. Но всё-таки я должна. Это был предпраздничный день.

Назавтра служили литургию перед Благовещеньем. Помнишь игру, которую мы завели? Зайти в притвор, перекреститься как бы из уважения, рассредоточиться, поклониться священнику на каждении, чтобы увидел благоговейных школьников, — а затем кто-то один, оставшийся вне церкви, входит и шепчет мне на ухо нечто важное, и мы, крестясь, отступаем к дверям и скрываемся. Иногда мы кого-то оставляли, чтобы отец Александр не замечал исхода. Как правило, это были Кирилл, Аня и Сева, которые посещали «молодёжку» у отца Александра и спорили о толкованиях Евангелия.

На этот раз мы поступили так же, чтобы уйти на сосновую гриву и читать с Катериной Даниловной её томик Бакунина. Ты наверняка удивлялась, как она, с её сухостью, вечными чёрными платьями и яростью при виде малейшего макияжа, могла читать всяких революционеров: у неё в комнате были и Маркс, и Прудон, и другие, а больше ничего и не было. Она казалась умственной монахиней, которую ничто не должно отвлекать от работы и размышлений об идеальном устройстве мира и его достижении. Для вас это было причудой, а для меня нет — такое же открылось в маме после смерти отца.

Помнишь, К.Д. сцепилась с Зоей? Зоя заявила, что взгляды К.Д. наивны, а та ей возражала, что только неуклонным стремлением к воплощению идеала можно преодолеть главную ловушку, расставленную правящими классами. Ловушка, считала она, заключается в следующем: люди верят, что в ногу с прогрессом обязательно должно идти и равноправие, и собираются под знамёнами отражающих эту связь идей, а правящие классы присваивают эти знамёна себе.

Ещё К.Д. считала, что Элеонора Рузвельт не особенно радела за права женщин на работу и на помощь от государства в уходе за детьми. Скорее, она играла на руку своему мужу-президенту. К.Д. считала, что Рузвельту требовалось воодушевлять женщин — ратовать за высвобождение их времени, за право быстро развестись и обеспечивать себя самой. Президенту была выгодна популярность «независимой» домохозяйки, которая готова чуть-чуть поработать в офисе, но вообще-то зависит от мужа. Рузвельт не собирался уравнивать мужчин и женщин — ему требовалось оставить вторых на кухне.

Что ж, я скорее согласна с К.Д. …Прости. Опять отвлекаюсь, лишь бы не возвращаться в тот день.

В церкви всё прошло как обычно, только Антон уронил кусочек смолы мимо кадила. Он алтарничал давно и с благоговением. Нагнувшись поднять кусочек, Антон взглянул на меня, и я отпрянула — таким пронзительным был его взор, точно мы снова оказались в его тёмной комнате и видели на потолке свет фар. Антон что-то знал. Сначала я решила, что он раскусил наши уклонительские игры и невзлюбил меня за них.

Поэтому, шествуя с чтений на гриве, я ничуть не сомневалась, что Антон подкараулит меня. Так и случилось. «Вы обманываете», — сказал он. «Почему, — ответила я, — я сочетаю и духовное, и насущное». «Нет, вы обманываете. И их тоже учите лукавить. Тут или веришь, или нет. А почитание традиций, религий, культуры — это всё обман. Почему вы притворяетесь?» Я не ожидала, что Антон окажется столь непримирим и серьёзен, и предложила ему пройтись до мостика.

Уже на двадцатом шагу я поняла, что действительно не хочу лжи. Антон верил в царствие небесное столь горячо, что я в любом случае была бы для него врагом — что в своём теплохладном двуличьи, что в доспехах атеистки. Поэтому довольно быстро, ходов эдак в семь, я разъяснила ему, что не верю ни в какого невидимого друга, отца, создателя мира, но, поскольку мы все выросли из христианского корня и в классе есть немало тех, кого церковь интересует, я поддерживаю их стремление рассуждать о мире по-иному. Однако школа наша всё же светская и не зависит от верований, а правила, предписывающие относиться друг к другу бережно, — вот они, на стене.

Дослушав, Антон контратаковал. Он был лучшим учеником Роста, а потом и отца Александра. «Без религии мы разложимся. Слава России на вере зиждется. Без Бога на устах жизнь цинична и бессмысленна. Сосредотачиваешься на правах человека и вообще на равноправии —