(извне ли или изнутри) и к отзыву на них, предполагающему высокую активность, инициативность (Топоров 1996: 43).

Эти качества (активность и инициативность) и обозначены в тексте Полякова. При нормативной сочетаемости глагол стоит в высказывании о дереве употребляется как десемантизированная связка и ни о каком куда-то не может быть речи, а у Полякова глагол выразительно семантизирован.

В этом же тексте примечательно и сочетание собою стоит кипарис. Может быть, это сочетание можно понимать как нестандартный эллипсис от идиомы сам собою – ‘этот кипарис стоит отдельно от других деревьев’ (или ‘независимо от человека)’. Заметим, что слова собою, обособленно, особняком – исторически однокоренные. В русском языке есть и другие выражения с этим местоимением, указывающие на автономность: стоит себе, стоит сам по себе. Может быть, выражение собою произведено в этом тексте от омонимичной идиомы сам собою – ‘по своим качествам’ – от такого выражения, как в песенной строке Ты, моряк, красивый сам собою.

Объяснить слова собою стоит кипарис можно с опорой на высказывание А. Б. Пеньковского:

Именно это значение – значение самоотчуждения или отчуждения другого – и несет местоименная частица себе. На самом деле она указывает на то, что субъект действия – по собственной воле или по доброй / недоброй воле другого (действуя в своих интересах или не преследуя никаких интересов, получая удовольствие или не получая его – все это зависит от меняющихся ситуаций и отражающих их контекстов!) – замыкает себя в своем действии, будучи полностью захвачен и поглощен им, отчуждает окружающий мир от себя или, замыкая действие в себе, себя отчуждает от внешнего мира, или же отчуждается миром и, оказываясь объектом отчуждения, замыкается в себе и в своем действии (Пеньковский 2004: 173).

Учитывая это, можно сказать, что в тексте Полякова с образом стоящего куда-то кипариса и сочетанием собою стоит (независимо от варианта его толкования) наблюдается противопоставление авторской картины мира обыденному представлению о дереве: кипарис стоит не для того, чтобы на него смотрел человек, у него есть своя цель стоять куда-то. В этом случае ненормативная векторная валентность глагола становится средством одушевления предмета. Производящей конструкцией может быть и выражение стоит себе (‘стоит, не обращая ни на кого внимания’).

Следующий пример демонстрирует смысловое преобразование глагола лежать:

За что они вдвоём из темноты терпели

то ласку, то толчки невероятных тел?

Куда она лежит на старческой постели,

а он за что над ней, взлетая, не взлетел?

Виталий Кальпиди. «Ореховый старик и девушка вблизи» [1103].

Возможно, что здесь образ направленности вызван языковой метафорой устремлен мыслью. Но в тексте очевидна эротическая образность, и в таком случае порождающим элементом могут быть слова с семантикой полета, входящие в эротический дискурс и эксплицированные последней строкой фрагмента.

Слова на старческой постели относятся к постели старика, а не девушки. В таком случае вопросительное слово куда синонимично слову зачем (в смысле ‘что ее ждет’). Определение на старческой вполне отчетливо обозначает перспективу смерти, и если имеется в виду будущее старика, то любовное соединение здесь приравнивается к смерти не только архетипически, но и всей образной системой текста.

Языковым импульсом или фоном (т. е. фразеологической пресуппозицией) такого употребления глагола может быть нормативное сочетание куда лежит в вопросе куда она лежит головой? Нормативно и сочетание с формой прошедшего времени: Куда она легла?

Е. В. Рахилина убедительно показала, что семантика глаголов стоять и лежать связана не столько со зрительным восприятием вертикального или горизонтального положения объекта, сколько с представлением о его функциональности с точки зрения человека (Рахилина 2008: 293).

Текст Виталия Кальпиди с конструкцией куда она лежит, на первый взгляд, противоречит языковому представлению о нефункциональности лежания: глагол лежит здесь соотнесен с метафорой полета. Но по существу вывод Е. В. Рахилиной подтверждается и этим контекстом: вопрос куда? в значении зачем? может читаться как вопрос риторический, и тогда в стихотворении Кальпиди обнаруживается смысл ‘никакого куда быть не может, незачем ей там лежать’. Разумеется, авторская позиция в данном случае предполагает не осуждение, а сочувствие.

В стихах Олега Юрьева встретилось аномальное примыкание к глаголу активного действия петь, однако субъект этого действия – сновидения:

И видел я его глаза,

И слушал топота стяженья…

Куда ж ты ломишься, лоза?

Куда поёте, сновиденья?..

Олег Юрьев. «Ты пахнешь снегом и вином…» [1104].

Аномальное обозначение адресованности действия или состояния

В большинстве контекстов аномальное употребление беспредложного дательного падежа существительных и местоимений является средством одушевления и олицетворения адресата:

Так загляни на дно бутылке

и жало ощути в затылке.

Мы все в уютной расправилке,

тихи, милы и хороши,

раскинув крылышком души,

лежим в тиши

Владимир Строчков. «Insecta Poeta Dioica»* [1105] ;

тебя кляня но не любя

бутылке горло теребя

сегодня выпью за тебя

веселой белой

и будет пьянь моя светла

как пар выходит из котла

как та подруга без весла

что песни пела

Давид Паташинский. «ты будешь чист но не спасти…» [1106] ;

В кресле шатучем, руки на ручки,

В пледе – как в отпуску,

Ежася от мороза,

От щиколоток до скул,

Как два дня до получки,

Вся я себе заноза.

Так балерина обидна пачке.

Содержимое оболочке.

И как воздух из недер шара,

Выпускает себя душаа.

Мария Степанова. «В кресле шатучем, руки на ручки…» [1107] ;

кы-кё-кя-ке, как сказала галка —

только в том ли порядке, и так всегда

речи любого мгновенья жалко;

точками беглой мути стынет вода,

и отраженье ворон, и стволов, и веток

золотом невесомым обведено —

как не глядишь, а знаешь, кто против света

гордо сидит и снегу глядит в окно

Василий Бородин. «кы-кё-кя-ке, как сказала галка…» [1108] ;

иду по пояс морю

по мелколесью солнца и тумана

печёт и леденит, водица слабой соли

не дует, не течёт; стоит, как в чашке,

безветрие на солнечном просторе

де-факто тишина – гроза де-юре

барометры показывают бурю,

но бури нет; иду по пояс морю,

разблёскивая мелкий свет ладонью

вот так идёшь-идёшь по мелководью

вдруг бух – фарватер.

Ксения Букша. «вот так идёшь-идёшь… » [1109] ;

Тут нет любви, но есть её приметы:

примятая неправильно трава

и мятный запах вкусной сигареты,

подброшенный траве позавчера.

Виталий Кальпиди. «Римейк-6 О. Мандельштам» [1110].

Рассмотрим последний пример. Нормативным сочетанием было бы брошенный в траву. Глагол подбросить в норме управляет дательным падежом адресата: подбросить кому-то. Значит, в этом контексте актантному сдвигу подверглась не грамматическая, а семантическая валентность глагола. Глагол подбросить содержит в своем значении компонент ‘со скрытой целью’, а так как здесь