зверюшки…» [1088] ;

В смирительной, с ложечкой дегтя во рту,

под мертвой от счастья звездой

родиться в огромную речь-пустоту,

где каждая правда видна за версту,

где ложь растянулась верстой.

Игорь Булатовский. «В смирительной, с ложечкой дегтя во рту…» [1089] ;

Всё становится твёрдым,

нам не успеть отсюда родиться,

станем старцами,

нерождёнными близнецами,

лица в трещинах,

трещины в наших лицах, сусальным

золотом покроются руки.

Сиамские – потому что в разлуке.

Так убийца с убитым снова срастаются под землёю,

так приходит смерть сама за собою,

так смыкается одиночество в лиственную аркаду,

так сердца получают в дар безвыходную ограду,

так мы дотрагиваемся,

дотягиваемся

до счастья и до несчастья.

Мы внутри, мы снаружи —

некуда прекращаться.

Екатерина Боярских. «Рожа наружу, внутри никого…» [1090] ;

Почему мне никому не сказать, о том, как

голубы у него глаза, как запястья тонки,

как смешно у него загибается воротник,

как искрятся лучи – от них

у людей золотятся брови, светлеют лица.

почему мне этим некуда поделиться.

Аля Кудряшева. «Тишина» [1091] ;

Шарлотте сложно слезы и сопли сдерживать, внутри у нее

не стихает, бурлит беда. Такое бывает, если поешь несвежего

или внезапно влюбишься не туда.

Аля Кудряшева. «Current» [1092] ;

Но что за шум? Куда случилось с миром?

Пять – дважды два и существуют немцы?

Не знаю. Но мой опыт удаётся

Берлин в аду!

Андрей Поляков. «Новая Эллада Чёрная тетрадь» [1093].

При этом и направленность и цель чаще всего предстают неопределенными или отрицаемыми (а значит, в пресуппозиции, существующими).

Остановлюсь на нескольких примерах этого явления, не перечисленных выше.

В следующем фрагменте явно выражен предикат неизвестно:

От зелени переплетенья

до бешеной пены росы

людей ненавидят растенья

из леса своей полосы.

<…>

Куда умереть – неизвестно,

тогда за каким почему

так душно, и дико, и тесно,

что даже не знаешь кому.

Виталий Кальпиди. «Не книга – от корки до корки…» [1094].

Слова куда умереть можно понимать и в приземленном, и в возвышенном смысле. В приземленном – ‘в какую могилу положат?’, в возвышенном – ‘в каком пространстве предстоит оказаться после смерти?’ Слово неизвестно указывает на непознаваемость того, что находится за гранью жизни и в какой-то степени выражает надежду на инобытие. В конструкции с безличными предикативами так душно, и дико, и тесно вполне нормативный дательный падеж субъекта обнаруживает неопределенность субъекта названных состояний. Более того, слова что даже не знаешь кому, во-первых, могут быть отнесены не только к безличным предикативам, но и к глаголу умереть, и, во-вторых, они могут обозначать не только неопределенный выбор кандидатов на умирание, но и сомнение в идентичности субъекта «я».

У поэтов встречается и указание на то, куда человек умирает:

Мне снился сон: я умер наконец.

Преставился. И там, куда я умер,

пошел разведать, как там мать, отец,

как поживают… то есть, в смысле… Умник,

есть слово: пребывают. И они

там пребывали. Были там. Одни.

Владимир Строчков. «Тут и там, везде» [1095] ;

Я вернулся на родину – туда, куда умирают[1096],

где замёрзла на берегу волна в миноре,

где по горло в белый простор меня запеленали

и пришли три женщины и сидят надо мною.

Анджей Иконников-Галицкий. «Так я ехал и город уже нацеливался иглою…» [1097] ;

одна может быть умерла куда-то замуж

вторую общественность двинула в депутаты

и все ходит с кефиром надеется третья

Алексей Цветков. «Так и ко мне некоторые питали слабость…» [1098] ;

Даже не знаем, она болеет —

или просто легла и лежит, так ей нравится.

Кое-что было у нас с Наташей,

почти у всех, потому что Наташа была красавица:

не захочешь – а тронешь.

Почему-то всех нас бросила,

умерла из Москвы в Воронеж.

Линор Горалик. «Наташа, с которой была какая-то лабуда…» [1099].

В таких случаях основным импульсом валентной деформации глагола является сочетание уехать (уйти) куда-то (ср. эвфемизм уйти – ‘умереть’).

В следующем контексте можно наблюдать актантный сдвиг, вызванный синтаксической инверсией:

Привяжите меня, уложите в кровать,

положите на лоб полотенце от жара,

я так долго куда-то жила и бежала,

и не помню, каким это чудом жива.

Надя Делаланд. «И душили стихи Н2О! Н2О…» [1100].

Нормативным порядком слов была бы последовательность я так долго куда-то бежала и жила. У Нади Делаланд сочетание куда-то жила находится в составе зевгмы[1101] – конструкции с семантически разнородными словами (экзистенциальным глаголом и глаголом движения), представленными как однородные члены предложения. Эта однородность, вероятно, диктуется представлением о том, что жить – значит, все время бежать куда-то. Возможен здесь и подтекст пушкинской цитаты жизни мышья беготня. Понятно, что сочетание куда-то жила порождено моделью куда-то бежала. В этом случае сема интенсивности, свойственная глаголу бежать, передается и глаголу жить. Однако существенна препозиция аномального сочетания по отношению к нормативному: производная авторская конструкция предшествует исходной общеязыковой. Авторский синтаксис становится иконичным: изобразительным элементом оказывается опережающая стремительность. Кроме того, здесь можно видеть иконическое воспроизведение эмоционального напряжения: глагол бежала проявляет в этом контексте энантиосемическую потенцию, допуская как прочтение ‘бежать навстречу любви‘, так и прочтение ‘бежать прочь от любви‘.

Особый интерес вызывает добавление векторной валентности глаголам стоять и лежать. Рассмотрим сначала актантный сдвиг при употреблении глагола стоять:

Библейская пыль золотая лежит, как жена молодая.

Куда-то стоит кипарис

над лентой, похожей на Стикс.

Где родина каждого дома? где красные крыши

Содома? Твой ангел висит,

невесом, над Стиксом, похожим на сон.

Советская соль золотая блестит, как волна

нежилая. Собою стоит кипарис

под ветром, похожим на Стикс.

Андрей Поляков. «Прощание» [1102].

При таком описании взгляд наблюдателя фиксируется не на статическом состоянии дерева, а направляется тем образом динамики, который диктуется языковыми метафорами кипарис устремлен вверх, кипарис тянется вверх.

Неопределенность направленности, выраженная местоимением куда-то, противоречит привычной картине мира: ясно, что кипарис направлен вверх, если он растет нормально. Картину, изображенную Поляковым, можно соотнести с таким тезисом В. Н. Топорова:

В пределах контекста, определяемого мотивом стояния как основным, именно стояние трактуется как знак готовности к инспирациям