— Конечно, пойдет! — сказала жена. — Что толку, что послали Ахмада за свидетелями, если весь кишлак уже знает?!

— На всякий случай, — ответил Мулло Хокирох. — Прямых свидетелей уговорю молчать, а разговоры других можно отрицать.

Жена продолжала в душе удивляться, она ничего не поняла. Да, странный у нее муж, необычный. Никто не понимает, что движет им. Он всегда себе на уме.

31

Это было первое после многих лет, отнятых войной, годовое отчетно-выборное собрание, предусмотренное Уставом сельхозартели, и тетушка Нодира начала доклад с того, что поздравила вернувшихся в родной кишлак фронтовиков-победителей и предложила почтить вставанием память членов колхоза, павших смертью храбрых на полях сражений за свободу и независимость Родины.

Просторный зал колхозного клуба был набит битком, люди теснились и в проходах, и у дверей. Движок, запускавшийся в торжественных случаях, заливал клуб ярким электрическим светом. У многих на груди сверкали начищенные ордена и медали. Настроение у всех было приподнятым, праздничным, все слушали доклад с огромным вниманием. Тетушка Нодира построила его в основном на примерах и фактах минувшего года, и это подогревало интерес. Людей волновало и как будут распределяться доходы, оказавшиеся нынче ниже прежних, и сколько придется на трудодень деньгами, а сколько натурой, и какие бригады похвалят, а какие покритикуют, и каковы планы на полный год, и удержится ли председательница на своем посту…

В президиуме сидели первый секретарь райкома партии Аминджон Рахимов, секретарь колхозной партийно-комсомольской ячейки Сангинов, члены правления, Председатель ревизионной комиссии Набиев, старший чабан дядюшка Чорибой и еще несколько колхозников. Место тетушки Нодиры было по левую руку Рахимова, в самом центре длинного стола, покрытого кумачовой скатертью. Окончив доклад, она повела собрание дальше.

Вторым докладчиком был Набиев, председатель ревизионной комиссии. Одобрив отчет правления, он подчеркнул, что в финансово-политической работе никаких серьезных недостатков и „упущений не обнаружено. Только в течение прошлого года, сказал он, колхоз трижды ревизовали авторитетные комиссии из района и области. Они тщательно проверяли бухгалтерию и амбары, постановку учета, отчета и хранения материальных ценностей и существенных нарушений не нашли. За это надо поблагодарить и главного бухгалтера, и заведующего хозяйством Мулло Хокироха Остонова, чьи знания и богатый опыт помогают беречь колхозное добро.

Мулло Хокирох сидел тихо, забившись в угол, подальше от людских глаз. Он был в серой чалме, которую повязал больше и шире обычного, почти до самых бровей. Голова у него все еще трещала, ребра и руки болели, но он терпел, только кусал губы и стискивал зубы. Услышав похвалу в свой адрес, порадовался, однако виду не подал.

После председателя ревизионной комиссии на трибуну взошел саркор Мухаммеджанов — бригадир второй бригады. Он всегда привлекал внимание своей богатырской фигурой, огромным ростом и широкими плечами. Голос у него был густой, низкий.

— Братья колхозники! — рявкнул саркор, вцепившись обеими руками в трибуну. — Мы прослушали доклад нашей председательши, и должен сказать, что цифры и факты, которые тут нам приводили, мы знали и сами. Мы без доклада знаем, что провалились с позором и урожай остался под снегом. А иначе и быть не могло. Вот, — набычил он голову, — рубите, иначе быть не могло!

В зале засмеялись и задвигались, послышались возгласы удивления. Тетушка Нодира глянула на Аминджона, по губам которого пробежала легкая усмешка. Тетушка Нодира потрясла колокольчиком, зал притих, и она перевела взор на саркора.

— Спросите меня, почему? — сказал тот и подождал, пока кто-то из зала не выкрикнул это «почему?», и ухмыльнулся. — А потому, что правление и председательша не справляются!

По залу прошел шумок. Саркор продолжал, на этот раз без паузы:

— Я много раз твердил и говорю сейчас, что годы войны прошли, настало время работы! Планы стали другими, чтобы выполнять большие задачи, надо иметь силы и волю. Мы все уважаем нашу председательшу, преклоняемся перед ее усердием и смелостью. Она и вправду хорошо трудилась в трудные дни войны, честь ей и слава! Вот, я поклонюсь, — сказал саркор и, встав вполоборота к тетушке Нодире, согнул корпус. — Но теперь, — обратился он снова к собранию, — управлять таким колхозом, как наш, трудно. Какой бы смелой наша тетушка Нодира ни была, сердце у нее мягкое, да и семья у нее, детишки, а с ними хлопот полон рот. Нам нужна твердая рука, чтобы знала только дело и умела погонять и требовать. Как можно было затянуть сбор почти до сегодняшнего дня и оставить хлопок под дождем и снегом?! Раз дехканин, обливаясь потом, вырастил урожай, нельзя было не собрать. Нужно было выгнать на уборку всех мужчин и женщин, пойти по дворам, не хотели б добром — заставить силой! Но мы не сделали этого и поэтому сели в галошу, с чем и поздравляю…

— А что предлагаете? — крикнул кто-то из зала.

— Что предлагаю? — переспросил саркор и, шумно вдохнув и выдохнув, сказал: — Предлагаю начать думать о будущем годе сейчас, вот с этого часа. Надо укрепить правление колхоза и быстрее браться за работу, очистить поля, организовать зимний полив карт и готовиться к весеннему севу. А говорить о доходах и расходах я не хочу: какие были, такие были, это дело прошлое, а прошлого не воротишь. Я все сказал.

Саркор покинул трибуну. После него выступили еще несколько бригадиров и звеньевых, заведующий фермой крупного рогатого скота, активисты. Кое-кто поддержал саркора, но говорили намеками, так как чувствовалось, что симпатии большинства на стороне тетушки Нодиры.

Слово дали дядюшке Чорибою. Он заговорил по-таджикски. Сильный узбекский акцент придавал его речи особую выразительность.

— Товарищи, я приехал из степи, — сказал он. — Степь у нас вольная и спокойная, там, кроме шума ветра да блеянья овец, других звуков не услышишь. Колхозные овцы пасутся мирно, нагуливают курдюки и ягнятся, чем очень и очень радуют нас. Мы далеки от ваших скандалов. Но мы из той же семьи, что и вы, и, когда ветер доносит до нас эхо свар, которые вы тут устраиваете, мы не можем оставаться спокойными. Вы не думайте, что раз живем на отшибе, то не понимаем, из-за чего эти ссоры. У нас, слава богу, на плечах голова, а не черный чугунный котел. Позвольте прямо сказать, что нужно саркору, сыну Мухаммеджана, и всем другим, кто с ним…

— Позволяем!

— Скажите, дядюшка Чорибой!

Дядюшка Чорибой дождался тишины и сказал, что типы, подобные бригадиру второй бригады, болеют за себя, а не за колхозные дела. У них грязные помыслы, им нужны чины и посты, и они ради этого исподтишка мутили воду,