— Делайте! — сказала тетушка Нодира и, попрощавшись, ушла.

Мулло Хокирох остался доволен собой и только потом, спустя час или два, спохватился: нельзя допустить, чтобы тетушка Нодира влезла в его отношения с Бобо Амоном. Черт знает, чего может наговорить ей проклятый кузнец про убийство ее отца. Надо заткнуть ему рот навсегда. Нодира конечно же помнит, как горько оплакивал Мулло Хокирох гибель Карима-партизана, что именно он, Мулло Хокирох, чаще всех навещал ее тогда и даже предлагал ей перейти жить к нему в дом. Но человеческое сердце так уж устроено, что добро забывает скорее, чем зло. Кто знает, как себя поведет Нодира, если Бобо Амон ляпнет ей про убийство отца? Нет, нельзя допускать, чтобы сумасшедший кузнец продолжал трепать языком, надо… да, надо доказывать, что он рехнулся. Не удастся сгноить в каталажке, так засадить в сумасшедший дом!..

А тетушка Нодира, покинув двор Мулло Хокироха, думала о том, что этот смиренный, исполнительный, энергичный старик хитер и умен. Никогда не знаешь, на что он способен. Кто он, друг или враг? Можно вспомнить немало фактов, убеждавших, что он искренний, преданный друг. И все-таки он неприятен. Многие его поступки казались просто противоестественными. Взять историю с Нуруллобеком, с Бобо Амоном! Она навестила его сейчас только из-за своего характера: ей и впрямь не хватает твердости. Но, с другой стороны, разве могла не навестить? Когда человек в беде, от него не отворачиваются, как бы неприятен он ни был. А Мулло Хокирох лично ей ничего плохого не сделал, наоборот, много помогает…

Не успела тетушка Нодира войти в дом, — подкатил райкомовский «виллис»; за нею, как обещал, заехал Аминджон Рахимов.

— Готовы? — спросил он, поздоровавшись.

— Да, сейчас возьму чемодан, попрощаюсь с детишками — и поедем, — ответила тетушка Нодира.

По дороге на станцию она рассказала Аминджону, что Бобо Амон арестован, а Мулло Хокирох слег. Аминджон нахмурился.

— По-моему, — сказал он, — Мулло Хокирох ясно заявил на собрании, что не имеет претензий к Бобо Амону. За что же арестовали несчастного старика?

— Я и сама удивляюсь. Мулло Хокирох божится, что он не подавал никаких заявлений и акт, который, сгоряча составил, порвал и выбросил.

— Тогда к этому делу приложили руки Сангинов и прокурор, — предположил Аминджон. — Ах, Сангинов, Сангинов, — покачал он головой, вспоминая, каким рьяным защитником Мулло Хокироха показал себя вчера на собрании секретарь партийно-комсомольской ячейки.

— А я удивляюсь, как после такого фельетона прокурор удержался в своем кресле, — сказала тетушка, Нодира.

— К сожалению, это вне нашей компетенции, разбираются соответствующие органы.

— Но его даже не исключили из партии!

— Да, ограничились строгим выговором, — вздохнул Аминджон и добавил: — Большинством в два голоса… — Немного помолчав, он задумчиво произнес: — Чем-то мешает Бобо Амон Бурихону и Мулло Хокироху, что-то между ними пролегло. Может быть, кузнец знает какую-то тайну, и они боятся его… боятся, что он помешает им жить.

— Может быть… — согласилась тетушка Нодира. — Мулло Хокирох никого, кроме Бобо Амона, не боится. Сколько помню, Бобо Амон ненавидит Мулло Хокироха, но тайн своих не выдает, молчит.

— Несчастный старик! Я позвоню со станции прокурору, поручу разобраться и отпустить. Если, конечно, причина ареста — избиение Мулло Хокироха.

— Опять прокурору?

Аминджон усмехнулся, развел руками:

— Пока это его обязанность, не ждать же, когда сменят!

Машину тряхнуло на выбоине, Аминджон, ударившись головой о брезентовую крышу, сказал шоферу:

— Осторожнее, не надо гнать. — И опять повернулся к тетушке Нодире: — В Сталинабаде я постараюсь поговорить с прокурором республики, попрошу поскорее решить.

— Да, надо поскорее, — поддержала тетушка Нодира. — Еще Саади писал, что из волчонка вырастет волк, даже если он растет среди людей.

Аминджон рассмеялся.

— Саади великий поэт, но его философия нас не устраивает. Сын за отца не отвечает, если, конечно, идет верной дорогой.

— А если по кривой?

— Тогда пусть пеняет на себя. С нами ему не по пути.

Впереди показалась станция. Разговор прекратился.

33

Зима выдалась суровая. На редкость обильные снегопады и неожиданно сильные морозы лишили овец подножного корма. Если бы не сено, заготовленное близ становища, и если бы Туйчи раз в неделю не подвозил жмых и овес, вряд ли удалось бы сохранить поголовье. Почти до самого конца января овец держали в кошарах и пасли только около дома, поэтому Дадоджон большую часть времени проводил в обществе дядюшки Чорибоя и его сыновей.

Днем он вместе с Камчином присматривал за овцами, раздавал корма, таскал из колодца воду, гонял отару по кругу, чтобы животные не застаивались на холоде и не заболевали, а вечерами, загнав их в кошару, отогревался в теплой мехмонхоне за сандалом. После ужина, выпив крепкого зеленого чая, он раскрывал книгу «Проделки хитреца», и все домочадцы погружались вместе с ним в дивный мир сказок. Иногда во время чтения вдруг заливались неистовым лаем собаки. Камчин вскакивал первым, за ним мигом поднимались дядюшка Чорибой, Шамси и Дадоджон. Выбегали с двустволками, чтобы помочь собакам догнать голодных волков. Порой налетали бураны: тогда и вечер, и ночь проходили беспокойно — по нескольку раз наведывались в кошары.

Сегодняшнее утро оказалось ясным и солнечным, мороз отпустил. Ребятишки высыпали наружу, катались на льду, играли в снежки, барахтались в сугробах. После завтрака Камчин сказал, что выведет отару в степь, снег истончал, пусть овцы поработают копытами, поищут корм, им это полезно. Дядюшка Чорибой заметил, что, прежде чем выводить, надо взглянуть на небо.

Они вышли из дома. Солнце уже поднялось довольно высоко, на небе ни облачка, только на далеком западном горизонте стояла легкая дымка. Посмотрев на нее, дядюшка Чорибой сказал:

— К вечеру погода может испортиться. Хотите прогулять отару выводите, но далеко не уходите. Не нравится мне эта дымка.

— Может, еще рассеется, — сказал Камчин.

— Ветер, мой дорогой, подобен тебе. Как угадать, что взбредет ему в голову? — улыбнулся дядюшка Чорибой. — В любом случае будьте осторожны.

— Будем поглядывать на небо, — сказал Дадоджон.

— Знаю я этого непоседу, — кивнул дядюшка на сына. — Как выведет отару, так гонит к саю Селоб.

— Ну, Селоб-сай это близко! — засмеялся Камчин. — Рукой подать!

— Осторожность головной боли не причиняет, сынок. Поэтому, повторяю, далеко не ходите.

— Ладно, вернем овец сытыми и невредимыми, — пообещал Камчин.

Они выпустили овец и погнали их в степь.

Во главе отары шел большой рыжий козел, по обеим сторонам и сзади плелись внешне ленивые, а на деле зоркие и быстрые псы-волкодавы с обрезанными хвостами и ушами. Грузные овцы, большинство которых составляли суягные матки, двигались не спеша. Камчин