извивались в сложном лабиринте мышц и кровеносных сосудов, доставляя его организму достаточно питания, чтобы поддерживать в нем жизнь. Когда она разбудила меня, я спала рядом с ним: вжавшись в кровать с одной стороны, прижавшись головой к его груди, положив руку ему на живот. Прежде чем встать, я прислушалась к его дыханию.

Я кивнула, поздоровалась с дежурным копом за дверью, затем побрела к лифту и спустилась вниз, чтобы вдохнуть свежего воздуха, пусть даже на скамейке под резким, флуоресцентным светом у входа в отделение экстренной помощи.

Пока я шла по главному вестибюлю, играла рождественская музыка.

«С праздниками, – подумала я. – Счастливыми, мать их, праздниками».

Что я делала, когда позвонил Нил? Я была близка к чему-то, пока блог не сбил меня с пути. Что это было? Ага, Университет штата Флорида, здание факультета криминалистики и его близость к корпусу факультета изящных искусств. Первая жертва. Но была ли Энн первой жертвой? Я уже начинала думать, что нет. Если убийца совершил свое первое убийство в шестнадцать лет, как он хвастался в блоге, то где они познакомились? Я проверила карман джинсов, чтобы убедиться, что ключи от машины при мне. Вся эта груда материалов об убийстве Чемберс все еще была в машине. Почему бы не выпить приличного кофе и не просмотреть их еще разок?

В больнице был киоск «Старбакса». «Пятьбакса», – снова подумала я и улыбнулась, хотя мне было больно вспоминать его шутки и смех, то, как он дразнил меня, его сердитый, хмурый вид, когда он сидел, склонившись над документами по делу Уишбоуна.

Больничное кафе было почти пустым – не было еще и пяти утра. Я отнесла свой двойной латте с обезжиренным молоком к столу, где разложила фотоальбомы Энн Чемберс, ее письма родителям, ежегодники – все, что дали мне ее мать и Мэри Дейли из Университета штата Флорида, – склонилась над картой кампуса и вновь задумалась, был ли кампус тем местом, где Энн Чемберс впервые встретила своего убийцу? Я столько раз листала ежегодник, но ничто не бросилось мне в глаза. Возможно, пришло время начать проверять каждое имя в этом кампусе в течение последнего года жизни Энн. Я представила себе, как она выходит из здания факультета изящных искусств и ее замечает убийца. Что было в ней такого, что разбудило в нем жестокость? Он преследовал ее? Они познакомились, подружились? Я снова вспомнила Старую Эмму, которая сказала мне, что Энн с кем-то встречалась. Может, это был не он. Может, она отвергла его ухаживания. Студент? Преподаватель? Или же ни тот, ни другой? Я ощутила всплеск досады.

В кафе ввалился интерн в бледно-зеленой форме и бахилах, выглядевший так, словно не спал целый месяц. Он заплатил кассиру за маффин и кофе, но как только зазвонил его телефон, торопливо ушел, оставив несъеденный завтрак на столе.

Я отправила Нилу электронное письмо с вопросом, не может ли он раздобыть информацию о зачислениях в университет, а затем вернулась к ежегоднику Колледжа криминологии и уголовного правосудия. На этот раз я записала имена на каждой странице, одно за другим. Это вынуждало меня сосредоточиться на каждом отдельном человеке, а не на групповых фотографиях, дурацких шутливых снимках на вечеринках и в клубах, и не позволяло мне кого-то упустить.

Почти в половине седьмого, когда в окна начал проникать первый свет, а второй латте разъедал мой пустой желудок, мысли стали уноситься к Раузеру, лежащему в постели там, наверху. Я легко могла представить его. Для этого было достаточно просто закрыть глаза: я видела каждую черточку на его суровом лице, каждое движение его губ. Его руки, его запахи и звуки, пищу, которую он любил и презирал. За эти годы я запомнила его и знала наизусть. Но вся моя воля была бессильна заставить его выздороветь. Я вернулась к составлению списка имен.

Затем один из снимков как будто соскочил со страницы и ударил меня по лицу. Я пригляделась. Это было групповое фото двенадцати докторантов, которые, согласно подписи, сотрудничали с преподавателями и получили признание за исследования в области уголовного правосудия и поведения. Исследование называлось «Биосоциальные истоки антисоциального поведения». Боже праведный, неужели я что-то нашла? В моем усталом мозгу пронесся поток мыслей, разъедающих и бессвязных. Я смотрела на фотографию и думала о кампусе, кизиловых деревьях, пальмах и виргинских дубах.

Где-то здесь Энн Чемберс встретила человека, который впоследствии избил ее до неузнаваемости бронзовой настольной лампой, а затем отрезал ей клитор и соски. Все это время я подозревала, что все это началось там, это взращивание и кормление монстра. Гнев, который Энн Чемберс испытала на себе во время их последней встречи, казался личным. Отрезать ей соски – это был способ сказать: «Я ненавижу тебя, мамочка». Энн символизировала Мать, которая по некоей причине была ненавидима. Теперь мой разум легко порхал, вспоминая многие вещи; фрагменты складывались воедино и картина начинала обретать целостность. Наконец-то родилось нечто, обладающее плотностью и формой, нечто большее, чем просто теория.

Я ввела в поисковик название и начала читать, быстро переходя по каждой ссылке, пока не нашла предысторию. Странная одержимость гражданским правом, превращением истцов в жертв; все это было там. У меня пересохло в горле. Уишбоун все это время прятался у всех на виду.

«Мужчина из Флориды осужден за жестокое убийство жены». Я искала детали места преступления. Ничего, кроме краткого описания в газетной статье, где жирным шрифтом говорилось, что жертве было нанесено несколько ударов рыбацким ножом. Отец Уишбоуна убил свою жену? Следовал ли Уишбоун примеру отца-убийцы, подражая ему? Или отец просто взял вину на себя, чтобы защитить сына, обнаружившего в себе страсть к убийству? Неужели я права? Неужели все началось с матери? Было ли это то самое убийство, что было описано в блоге, то, которое в шестнадцать лет ничуть не повлияло на успеваемость убийцы в школе? Я ошиблась в одном. Энн Чемберс была не первой жертвой Уишбоуна. Возможно, мы никогда не узнаем, сколько их было до нее. Отец Уишбоуна умер во Флориде, на раскаленном электрическом стуле после долгих лет, проведенных в камере смертников.

Там была статья о женщине, которую он убил. Она была своего рода знаменитостью южной арт-сцены. «Местная художница отдает долг сообществу», – гласил заголовок. Я пробежала статью глазами, пока не нашла ее фото. От сходства с Энн Чемберс, студенткой и художницей, у меня тотчас перехватило дыхание. Я буквально увидела это наяву. Энн Чемберс выходит однажды из здания факультета Изящных искусств, юная, жизнерадостная и такая наивная