Я уже собираюсь покинуть лед, когда замечаю знакомую фигуру, машущую мне с трибун. Болельщикам можно приходить на наши открытые тренировки, и сегодня как раз такая.

Сделав крутой разворот, я качусь в противоположном от бортика направлении. Хейзел спускается по ступенькам, ее светлая коса качается в такт шагам. На ней легкий жакет, и, как обычно, ее пальцы унизаны кольцами, включая то, которое я подарил ей на Рождество. Улыбаясь мне через плексиглас, она подходит к маленькой дверце в бортике одновременно со мной.

– Привет. Каким ветром тебя сюда занесло? – спрашиваю я.

– Я так и не успела должным образом поздравить тебя с победой. – На ее лице мелькает разочарование. – Ты был немного занят той небольшой сценой между твоим тренером и твоей девушкой.

Последнее слово – «девушкой» – она произносит c ядовитой ноткой.

Я сдерживаю вздох.

– Да уж, вышло некрасиво, мягко говоря.

– Ладно, проехали. Я задолжала тебе праздничный обед, вот и решила устроить сюрприз и пригласить на бранч в то местечко на Централ-сквер, где нам обоим очень нравится.

– Отличная идея.

Надеюсь, Хейзел не заметила, что сейчас во мне куда меньше энтузиазма, чем обычно. На самом деле мне уже хочется увидеться с Бренной и узнать, поговорила ли она со своим отцом.

– Я переодеваться. Встречаемся у главного входа через десять минут.

* * *

Некоторое время спустя, мы с Хейзел сидим друг напротив друга за маленьким столиком дешевой забегаловки, которую открыли для себя в прошлом году. Она называется «Эгггггз», и хотя у блюд дурацкие названия, а от слишком ярких цветов в интерьере вытекают глаза, еда здесь просто эпичная. Или, как говорит Хейзел, «эггичная».

– Спасибо за этот сюрприз, – говорю я ей, откладывая в сторону меню. – Только, пожалуйста, не говори мне, что ты ради этого приехала сюда к половине девятого.

Хейзел краснеет.

– Боже, нет! До девяти утра мир не существует, помнишь?

Подходит официантка, чтобы принять заказ. Мы дружим так долго, что я точно знаю, что закажет Хейзел, еще до того, как она произносит это вслух: яичницу-болтунью из двух яиц, поджаренный хлеб и сосиску, потому что эта девушка – единственная во всем мире, кому не нравится бекон. И еще кофе с двумя кусочками сахара, но без молока или сливок. И я уверен, что она точно так же знает мой заказ – самый большой завтрак, который есть у них в меню, потому что я настоящая свинья.

Интересно, а что предпочитает на завтрак Бренна? Пока она живет у меня, то ест яйца и фрукты, но что бы ей захотелось заказать в таком месте, как это? И пусть я кому-то покажусь жалким неудачником, но мне не терпится узнать. Мне нравится узнавать эту девушку.

В ожидании заказа мы с Хейзел обмениваемся новостями, но очень поверхностно. Мы обсуждаем занятия и хоккей, нового парня ее мамы и то, почему мои родители не приехали на финал конференции. Что, кстати, обидно. Я уже привык к тому, что они почти никогда не присутствуют, но в этот раз надеялся, что им захочется сделать мне сюрприз, особенно потому что матч имел такое большое значение.

Мы почти наполовину разделались каждый со своим завтраком, когда Хейзел откладывает вилку и спрашивает:

– Значит, теперь ты с ней?

– Ты имеешь в виду Бренну?

– А кого еще?

Я усмехаюсь.

– Думаю, да. И сейчас она живет со мной и Бруксом. Переехала после финального матча.

Моя подруга шокирована.

– Вы живете вместе?

– Ну, не совсем, – быстро отвечаю я. – Она просто остановилась у нас, пока ее квартиру приводят в порядок. Ее затопило.

Хейзел молчит. Поднимает чашку с кофе. Делает долгий глоток.

– У вас все очень серьезно, – наконец бросает она.

Мне вдруг становится некомфортно, и я неловко ерзаю на месте.

– Не «очень серьезно». Просто… – Я решаю не лукавить. – Что есть, то есть.

– И то, что есть между вами, Джейк, это серьезно. Не припомню, чтобы девушка хоть раз оставалась у тебя на одну ночь, что уж говорить о нескольких. – Хейзел задумчиво разглядывает меня. – Ты любишь ее?

Я тереблю в руке вилку, вожу по тарелке картофельные оладьи. Аппетит медленно проходит. Мне не хочется говорить на эту тему. Вернее, мне не хочется говорить на эту тему с Хейзел. У меня такое ощущение, будто она осуждает меня, не одобряет мои поступки, хотя за все те годы, что мы знаем друг друга, я никогда не чувствовал ничего подобного. Даже когда совершал глупости – напивался на вечеринке и бросал ее в кусты или проводил с девушкой одну ночь. Но сейчас что-то изменилось.

Я продолжаю молчать.

– Все нормально, тебе не обязательно говорить мне.

– Нет, все дело… Мне как-то не по себе, – робко отвечаю я. – Раньше я никогда не влюблялся.

На ее лице мелькает боль, и я вдруг вспоминаю, как Бренна намекала на то, что Хейзел испытывает ко мне чувства. Но разве это может быть правдой? Неужели за все эти годы она не попыталась бы хоть как-то дать мне понять, что я ей нравлюсь? Но пока Бренна не высказала это предположение, мне и в голову не приходило ничего подобного, потому что Хейзел ни разу ничем не показала, что влюблена в меня.

– Знаешь, это не шутка, – тихо говорит она, – в первый раз влюбиться, я имею в виду. Это знаменательное событие, хочешь ты признаться в этом или нет.

– Я бы не стал называть это таким уж знаменательным событием.

– Ты строишь отношения. А отношения – это очень серьезно.

Боже, мне бы хотелось, чтобы она перестала использовать такие выражения, как «очень серьезно» и «знаменательное событие».

– Ты слишком преувеличиваешь, – смущенно говорю я. – Сейчас мы просто плывем по течению.

Моя подруга фыркает.

– Мантра всех мудаков.

– Я не мудак, – мрачно хмурясь, отвечаю я.

– Вот именно. Ты не такой. А значит, ты не просто плывешь по течению. Ты нырнул с головой. Ты зависишь от этой девушки, и это реально серьезно, потому что до этого у тебя ни с кем не было серьезных отношений. – Хейзел снова делает глоток кофе и смотрит на меня поверх чашки. А потом непринужденно спрашивает: – Ты уверен, что готов?

Когда я берусь за свою чашку кофе, то вдруг понимаю, что у меня вспотели ладони.

– Не понимаю, ты специально заставляешь меня нервничать? – сурово спрашиваю я.

– А чего тебе нервничать? Я лишь спросила, готов ли ты.

– К чему именно готов? – спрашиваю я и тут же неуклюже усмехаюсь, надеясь, что она не заметит, насколько мне не по себе.

Хейзел права, у меня никогда не было серьезных отношений. Я трахался со многим женщинами. У меня было несколько увлечений, и они длились несколько недель или месяцев. Но я никогда не испытывал ни к кому глубоких чувств. До Бренны. Мне никогда не хотелось сказать кому-то слово на букву «Л». До Бренны.