Ну и что? Ее окружала свита из четырех тысяч слуг, она разбрасывала милостыню горстями, она строила храмы, школы и приюты — но вопреки всему рак «подрезал ей поджилки» и заставил сменить пурпур на саван.

Недурное рассуждение для одинокого параноика. Но для Рени Ноулс оно представлялось слишком сентиментальным. Феодора, знай она о своей ранней смерти, несомненно увидела бы в ней очередной расклад выпавших костей, и скорее приняла бы смерть в роскоши императорского дворца, чем отказалась от игры и согласилась на долгое прозябание на городском дне. Рени рассуждала бы так же. Она скорее умерла бы в одиночестве среди собственных портретов на Пасифик-Хайтс, слушая, как приходят и уходят девки ее мужа, чем успокоилась бы среди тюльпанов и внучат на крылечке ковбойского ранчо.

Итак, что-то затевалось. Рени наткнулась на что-то, что заставило ее нарушить все принципы, которые она научилась соблюдать, выбросить те лишенные сантиментов орудия, которыми она расчищала себе место в непрочном мире смутных связей, неписаных беззаконий и тайных, оплаченных наличными сделок. В мире, где она стоила ровно столько, сколько ее слово, а слово стоило не больше, чем за него дали в последней сделке; Рени кого-то обманула, и этот обман рассердил кого-то достаточно сильно, чтобы убить.

Рени просчиталась. Выбрала дело не по зубам.

Что запутало ее расчеты? «Кодекс», конечно, стоил столько, что многие согласились бы убить за эти деньги, но, если Рени убили из-за него, убийца остался ни с чем. Пока все ясно. Но кого надула Рени? И почему? И почему обман привел к убийству Джона Пленти? Правда, они говорили в ночь ее смерти. И я верил Джону, убеждавшему меня, будто она знала, что попала в беду, что поддалась искушению использовать его, а потом передумала. Он даже льстил себе мыслью, что она впервые в жизни сделала доброе дело. И все-таки Джон погиб. За что? Стоило ли это «что» десяти миллионов долларов? Десять миллионов зеленых…

У Рени, несомненно, не было таких денег. «Кодекс» был слишком ценен, слишком горяч и уж конечно слишком дорог, чтобы Рени сама с ним справилась. Работа за комиссионные? Почему бы и нет? Если Томми Вонгу можно верить, практически любой процент от десяти миллионов долларов оказался бы больше, чем все, что нажила Рени до тех пор. Но кто мог настолько довериться ей?

А если так: она была почтальоном?

Мысль мне понравилась.

Рени сама не участвовала в деле. И не могла — не тот финансовый вес. Значит, она работала на кого-то другого. На кого? На Джеральда Ренквиста? Он, несомненно, был в деле. Но роль основного игрока ему тоже не по деньгам, как и его матери.

Так что оставался опять же Томми Вонг. А теперь еще оказывается, что в руках Вонга побывал перстень Теодоса — не в Багдаде, не в Париже, не на Южном полюсе, а в Сан-Франциско, и совсем недавно.

Если Мисси можно верить, Вонг решил, что перстень попал ко мне. Если он так думает, значит, считает, что я получил его от Рени прежде, чем ее убили. Но мне вместо перстня достался «Сиракузский кодекс».

Что-то не складывается. Могли мы с Дэйвом пропустить перстень в «БМВ»? Бывают ли такие чудеса? Неужели Рени Ноулс первая за полторы тысячи лет завладела одновременно и «Кодексом», и перстнем?

Для Рени такой случай оказался бы столь исключительным, что она могла увидеть в нем исторический императив, а не простую случайность. Такое могло вскружить голову кому угодно. Возможно, здесь и кроется ответ на загадку. Он объясняет, почему Рени сошла со священного пути, изменила всем, с кем была связана, и, само собой, рискнула жизнью. Обладание двумя столь бесценными древностями должно было показаться свершением, о каком и мечтать не могла маленькая девочка, промозглым осенним вечером неохотно возвращавшаяся домой на своем бескрылом Пегасе. Этот успех был сравним с восхождением Феодоры к вершине власти и, должно быть, укреплял ее в предчувствии победы.

Рени не устояла перед искушением сыграть в самоубийственную игру. Игра стоила жизни не только ей.

Интересно бы послушать, что скажет обо всем этом Томми Вонг.

Но…

Объездная дорожка по кругу, ухоженный ландшафт, здание и прилегающий участок выполнены со вкусом и щедро оплачены. Отблеск солнца с Тихого океана падал на изогнутую тропинку, обходящую дом, и с ним долетал свежий вкус прохладного морского воздуха. Чайки кружили в теплом воздушном потоке, восходящем от утеса над Китайским пляжем, высившимся прямо позади дома. Пара зябликов щебетала на колпаке трубы. Передняя дверь распахнута настежь, словно в саду расположилась компания гостей или словно нас ждали. Экстази, неловко раскинувшись, лежал поперек порога: окровавленный, мертвый, со свеженькими дырами в голове, груди и спине.

Мисси споткнулась о труп, шагнула назад, чтобы разобраться, что случилось, и обмерла.

Экстази встретил свою судьбу, спасаясь от нее бегством. Входное отверстие было на синие, у основания шеи; выходное должно было обнаружиться спереди. Я перевернул тело. Его пистолетик калибра 7.65 так и остался в рукаве куртки. Из него не стреляли. Надбровную дугу над правым глазом выбило пулей.

Я шагнул через него в молчащий дом.

На мраморной плитке прихожей лежал у подножия полукруглой тиковой лестницы креол. Одна рука застряла между опорой перил и балясиной, неестественно изогнувшись. Под ладонью слабо попискивал тамагучи. На теле креола обнаружились две лишних дыры в груди, рядом друг с другом. Пистолет 32-го калибра лежал у ноги. Достать его из кармана он успел, но выстрелить уже не пришлось.

Если бы не тонкий запашок сгоревшего кордита, это был бы прекрасный дом со множеством деревянных панелей, золоченых лепных карнизов, роскошных драпировок и восточных ковров. В одном пролете вверх по лестнице черного дерева медленно поднимались к потолку струйки дыма, вспыхивающие в луче, косо падающем из огромного северного окна. Из него, наверно, было видно Болинас.

Дверь в западной стене прихожей открывалась в красивую библиотеку. Там я нашел Томми Вонга, но тот не читал. Ему уже никогда не читать. Кто-то спустил ему всю кровь в ведерко для мусора.

Его привязали к креслу и вскрыли вены на запястье. Когда он отказался говорить, перерезали и второе. А может быть, второе перерезали после того, как он все сказал.

Трудно сказать наверняка. Кларенс Инг смог бы определить. Но Томми это было уже безразлично.

Мисси, разыгрывавшая легкий нарциссизм, смогла бы, пожалуй, вытерпеть видеозапись пластической операции, проводившейся над ее лицом. Но дыра в чужой голове? Ремарка: обморок. Я уложил бесчувственную красавицу на три стула в столовой, главная дверь которой выходила в восточный конец прихожей, напротив библиотеки. Потом закрыл переднюю дверь и вернулся к Томми Вонгу.

Кровь из первой руки сливали в пластиковое ведерко для мусора, из второй — в хрустальную чашу для пунша. Из высокого ведерка пролилось меньше, но крови в нем было значительно больше, и это позволяло предположить, что первым использовали именно его. Банное полотенце, прикрывавшее колени Вонга, пропиталось кровью. В этой детали сказывалась гротескная опрятность. Что, они хотели пытать парня, не испортив ковра?