– Что это – господа? – я сделала пару шагов к первой схеме и встала напротив. – Схема по менталистике, скажите вы! И это будет – правда…но не вся…

– Леди Блау! – Шах шипел, как змея.

– … теперь это почти произведение искусства, что вы видите на схеме?

Аудитория безмолвствовала.

– Смелее, господа. Я вижу среди нас есть сиры. Неужели вы не узнали?

– Вы плохо рисуете, леди, – тоненький фальцет пискнул откуда-то с первых рядов.

– Увы, – я согласно склонила голову. – Великий не всех одаривает талантами в равной мере… мне… не повезло, таланта к живописи я лишена совершенно… сир дознаватель не даст соврать – мне даже запретили участвовать в Турнире по дисциплине «живопись».

Я показала в сторону Таджо и взгляды всей аудитории скрестились на нем. Шах неохотно, очень медленно кивнул – истинная правда.

– Так что вы изобразили. Леди, – терпеливо настаивал Рябой.

– Это очевидно, – я послала ему персональную, очень лучезарную и на редкость глупую улыбку. – Я нарисовала… птичку.

Хохот в аудитории грянул через доли мгновения. Акустика была превосходной – надо признать, что южане действительно знают свое дело и строят на совесть.

– Это зимородок, – произнесла я отчетливо, как только шум немного утих. – Двенадцать рулевых перьев, сорок маховых, общее число перьев около трех тысяч, обитает в предгорьях северного предела. Обратите внимание, за контурными перьями располагаются пуховые – эти перья хорошо предохраняют тело птиц от переохлаждения в наших суровых зимах. Господа, кто узнал Зимородка, пожалуйста, поднимите руку…

С третьего ряда вверх несмело взметнулась одна единственная ладонь – и тут же быстро опустилась вниз. Геб сидел тихо-тихо и ещё сильнее вжал голову в плечи.

– Леди, северная птица Зимородок и информация о числе перьев – это прекрасно, – голос Рябого звучал слащаво, – но поясните нам, – он широко развел руки и обернулся к аудитории, – какое отношение это… имеет к менталистике?

Я несколько раз хлопнула ресницами, глядя прямо на магистра – Фей всегда говорила, что в такие моменты у меня на редкость бессмысленный взгляд.

– К менталистике? Никакого, – я изящно пожала плечами. – Просто это – красиво…

Таджо прикрыл глаза. Просто прикрыл глаза.

Мне не жить.

Аудитория грохнула от смеха ещё раз, я дождалась, пока смех стихнет и продолжила.

– …зимородок очень красивая птица, если вы не были в северном пределе, вы просто не сможете оценить всё изящество, ровно сорок маховых перьев, украшенных по краешкам алой каймой, полыхают как….

– Да-да, – Рябой замахал руками, – и ровно двенадцать рулевых перьев, украшенных каймой…

– Рулевые перья у Зимородка совершенно черные, – поправила я вежливо. – Вы никогда не видели птицу в живую?

– Не важно, – лицо Рябого искрилось, – давайте не будем терять время и перейдем ко второй схеме… схеме закольцованного внутреннего источника, который управляет входом во внутреннее пространство… на которой леди изобразила… леди изобразила, – повторил он ещё раз.

– Леди изобразила рыбку! – тоненький фальцет из первых рядов опять оказался самым первым.

– Рыбку! – выкрикнули сзади.

– Именно так, – я благосклонно улыбнулась аудитории.

– Расскажите нам… о рыбке, леди… – поторопил меня Рябой.

Таджо со свистом выдохнул воздух.

– Вы и в видах рыб не разбираетесь? – уточнила я с осторожным сочувствием. – Вы точно магистр?

Аудитория легла от хохота на парты. И даже дознаватели-ревизоры – я видела, и сопровождающие второго Наследника, не скрывали улыбок.

– Это карп! Красноперый! – помогли Рябому из зала.

– Именно.

– Пусть будет карп… какое отношение рыбка имеет к озвученному ранее вопросу о менталистике? К прениям?

– Никакого, – я опять пожала плечами. – Я не разбираюсь в менталистике. И никто из присутствующих не разбирается, – я повернулась к молодым неофитам. – Кто-то разбирается в менталистике? – все дружно замотали головами. – Кто-то, хотя бы один, понял, о чем были прения господина магистра и господина дознавателя?

И снова головы синхронно мотались из стороны в стороны – нет.

– Не понял – никто, – резюмировала я вежливо. – Потому что то, о чем вы говорили – было слишком сложно. И слишком … некрасиво, – я указала на часть схем самого магистра. – Я просто внесла гармонию. Было – непонятно и некрасиво, стало – непонятно, но… более приятно на вкус любой из воспитанных сир…

– Вы вообще знаете, как называется этот показатель? А этот? – Рябой беспорядочно тыкал в схему. – Нет? Тогда зачем вы вызвались выйти к доске, леди!

– Я не вызывалась – вы меня вызвали, – парировала я холодно. – Вы настаивали и я вышла. Леди не разбирается в менталистике и схемах – это проходят в Академии, леди разбирается в целительстве и искусстве живописи… Но я всегда иду навстречу, если Наставник настаивает…

– Тогда как вы можете быть уверены, что теория сира Таджо верна? – почти прошипел магистр.

– Я просто верю в это. Сир Таджо непременно докажет свою теорию…

Рябой простонал сквозь зубы.

– Достаточно! – зычный голос сверху разнесся по аудитории. – Сиятельный Феникс покидает нас! Благодарить за милость сиятельного Феникса!

Церемониальные трещотки пропели, делая три полных круга. Опустились на колени и склонили головы мы опять практически одновременно.

– И да продлятся зимы его!

– …и да продлятся зимы его, – повторила вся аудитория послушно.

– И да будет полон источник его!

– …и да будет полон источник его…

– И да осенит Пресветлая дланью своей великий род Фениксов…

– … великий род Фениксов…

– …хранящих Империю!

– …хранящих Империю… – закончили все хором.

С колен мы поднялись не сразу. Затих шорох дорогих тканей и звон драгоценностей, погасли шаги, захлопнулась дверь, но ещё пару мгновений все стояли, не шелохнувшись – так предписано по этикету и все следовали правилам.

Правилам, которые я терпеть не могла. Как и общеимперские праздники, которые выпадало проводить в столице. На всем ходе шествия – от Запретного города и до храма Мары, на другом конце столицы, люди стояли на коленях. Стояли все время, пока императорский кортеж, который растягивался обычно почти на квартал, не покидал улицы.

Погода в Столице была паршивой в межсезонье – часто шли дожди, но никогда не было такого холода, как у нас – и за это я всегда возносила отдельную молитву Великому. Стоять так долго на снегу не смог бы никто, или на утро у целителей кончились бы все бодрящие и противопростудные эликсиры.