Вместе с этим всемогущим Комитетом работал его двойник – Комитет общественной безопасности, такой же секретный орган, который контролировал полицию, составлял списки подозрительных лиц и отправлял обвиняемых на суд грозного Революционного трибунала. Этот Трибунал был постоянным военным судом, в котором судьи и присяжные заседатели приговаривали к смерти всех без разбора несчастных, представших перед ними, – и аристократов-роялистов, и реакционеров, и даже умеренных. Вскоре палач стал работать часто, и чем дальше, чем чаще у него была работа. Появилась поговорка: «Франция становится республиканской под удары гильотины».

Комитет общественного спасения и его собрат-помощник совершили преступления, описание которых навечно сохранится в истории, но у этого ужасного Комитета есть по крайней мере одна огромная заслуга – он спас Францию. Новые диктаторы взялись за свое дело с потрясающей энергией. Дантон сделал много для организации Комитета, но отказался войти в него: он был прекрасным агитатором, но не великим исполнителем. Якобинцы заставили Конвент выбрать в Комитет хороших практиков, а не умелых говорунов. Робеспьер был выбран, но он и его верный последователь Сен-Жюст были единственными членами Комитета, которые постоянно произносили речи в Конвенте (возможно, третьим был увертливый и ненадежный Барер). Только у одного из двенадцати были способности близкие к гениальным, и своим талантом он компенсировал посредственность многих бездарных патриотов. Это был Карно, который взял на себя работу с армией и стал «организатором победы» и подлинным спасителем Франции.

Но пока Комитет призывал народ взяться за оружие, а каждого француза – напрячь все силы для отражения грозящей стране беды, якобинцы безжалостно сводили счеты с жирондистами. Эти умные идеалисты по-прежнему много говорили, но мало делали. Они осудили сентябрьскую резню и ответственных за нее политиков, но позволили казнить короля, хотя знали, что эта казнь – жестокая расправа. Они не смогли принять никаких мер, которые сделали бы невозможными новые массовые убийства. Большинство депутатов Конвента еще находилось под обаянием их красноречия, но, поскольку они почти все были из южных департаментов, то мало влияли на парижскую коммуну. 2 июня 1793 г. якобинцы и члены коммуны оцепили зал Конвеции и арестовали всех видных жирондистов. «Вы видите, господа, – иронически заявил представитель радикалов, – что народ вас уважает и подчиняется вам и что вы можете голосовать по вопросу, который предложен вам на рассмотрение. Поэтому, не тратя времени, исполните желания народа!» Конвент был беспомощен: у него не было вооруженных отрядов, которые могли бы спасти его от толпы. Депутаты проголосовали за временное отстранение тридцати одного своего собрата от должностей. Так якобинцы одним ударом довершили свою победу. Теперь и все остальные депутаты поняли, кто хозяин положения.

Так было в Париже, но не в остальной Франции. В определенном смысле началась война департаментов против столицы. Уже не только в Вандее, а повсюду роялисты подняли головы. Провинции были очень недовольны тем, что произошло в Париже. Многие депутаты-жирондисты бежали из столицы в свои родные округа и теперь старались поднять там восстание против столицы и деспотов из столичной Коммуны. Если бы у восставших было единое руководство и общее место сбора, они вполне могли бы добиться успеха: под их командой, вероятно, находилось гораздо больше половины населения, и Франция была доброжелательно настроена к ним. Но они были раздроблены, плохо организованы и не имели первоклассных вождей. Якобинцы обвиняли жирондистов в том, что те заигрывают с роялистами или планируют объединить регионы Франции в федерацию со слабой центральной властью и противопоставить эту федерацию «единой и неделимой республике». Перед лицом опасности, надвигавшейся из-за границы, многие патриоты, по природе своей милосердные и рассудительные, видели лишь один выход – поддержать парижских диктаторов.

Якобинский комитет подавил восстания, которые хаотически вспыхивали во многих округах, и сделал это с той безжалостной жестокостью, на которую толкают людей страх и гнев. Лион, который восстал в основном по призыву жирондистов, был захвачен Республиканской армией, и Конвент торжественно объявил словами Барера: «Лион воевал против свободы, Лион больше не существует». Был отдан приказ об уничтожении города. На самом деле было уничтожено всего около сорока домов, но очень много несчастных жителей Лиона было казнено. Им не отрубили головы на гильотине, их расстреляли крупной картечью. В Нанте, где некоторые жители сочувствовали вандейским роялистам, знаменитый Каррье с радостью устраивал массовые казни дворян и буржуазии, а также менее благородных жертв. Несколько сотен арестованных были отправлены в Париж, чтобы их судил Революционный трибунал, но не меньше 1800 узников были казнены расстрельными командами без суда. Затем, чтобы завершить свою работу, Каррье приказал устроить массовые «потопления» заключенных в Луаре. Иногда это были «республиканские браки»: мужчину и женщину связывали вместе и топили в реке. Это были крайности. Но отвратительные расправы происходили также в Марселе, Бордо, Тулоне и других городах, которые посмели проявить благосклонность к жирондистам. Попытка провинций бросить вызов парижскому правительству была потоплена в крови.

Комитет, исправляя таким образом отчаянное положение внутри страны, одновременно выполнял еще больше работы на границе. Война почти превратилась в смертельную схватку между всеми старыми монархиями Европы и молодой республиканской Францией. До этого времени армии почти полностью состояли из профессиональных солдат, которых медленно набирали, а затем медленно обучали. Их было ровно столько, сколько мог без труда оплатить, снарядить и прокормить король, которому они служили. Среднестатистический монарх с отвращением отказался бы от массового набора солдат в войска: крестьяне научились бы в армии пользоваться оружием и вскоре могли бы повернуть это оружие против властей. Такие соображения не могли сдерживать якобинцев, и они издали постановление о массовом призыве новобранцев в войска. Сначала призвали 300 тысяч человек, потом больше, и к концу 1793 г. у Франции были под ружьем не меньше 750 тысяч человек – на удивление много, если учесть, какими трудными тогда были транспортировка, продовольственное снабжение и вооружение армии. Из церковных колоколов были отлиты пушки, все мастерские были превращены в оружейные фабрики. Военный министр Карно благодаря своему изумительному дарованию преодолевал все практические трудности, которые создавало содержание такой большой армии.

Новобранцы часто были очень плохо обучены, но у них были несгибаемое мужество и готовность умереть за Францию и права человека под любимым трехцветным знаменем, превращавшие их в грозных врагов для механически обученных наемников, которых послали воевать против них. В те дни, когда еще не было пулеметов и колючей проволоки, мало было таких позиций, которые защитники могли бы удержать, если на них шли в штыковую атаку отчаянные энтузиасты, которым было все равно, жить или погибнуть, лишь бы товарищи, идущие сзади, смогли донести их знамя до победы. Именно эта пылкая отвага народа, который только учился быть свободным, решила исход многих сражений. Еще одним мощным фактором, решавшим очень многое, была поразительная физическая выносливость французских крестьян и их способность к долгой непрерывной ходьбе. Вероятно, поодиночке они были намного лучшими бойцами, чем по крайней мере часть более крупных и широких в кости северных солдат, которых направили против них. Этому же французские пуалю научили весь мир в 1914 г.