– Я действительно не собиралась, – Анна подняла руку и коснулась горла. – Я… просто не спалось. Я решила выйти… пройтись.

Глеб решился и вытащил-таки серебристую искру стекла из волос.

– Простите…

Она кивнула:

– Там стало нечем дышать. Я не знаю, раньше со мной такого не бывало. Просто вдруг я поняла, что вот-вот задохнусь. Я хотела открыть окно, но все были заперты.

– Они изначально не открываются.

– А это… – Анна будто его не услышала. – Оно вдруг пошатнулось, и я решила, что могу выдавить, что… Мне просто нужен был воздух, а окно вдруг вниз, и я следом. Я… я не знаю. Он меня спас.

Спас. Несомненно. И уже за это Глеб был готов простить твари ее ехидную ухмылку.

– Я уже… потом. И смеялась почему-то. Не понимаю.

– Позволите?

То, что Глеб услышал, ему совершенно не понравилось. Он коснулся бледной шеи, на которой тоже виднелась царапина. Ее целитель не стал ни убирать, ни мазать, и царапина уходила куда-то вниз, под ворот ночной рубашки.

Синеватая кожа. Бугорки позвонков. И тьма, которая все так же спит. Проклятье по-прежнему росло, но медленно. И оно, пусть и вцепившееся в позвоночный столб, не поднялось выше третьей пары ребер. Стало быть, проблемы с дыханием не от него. А от чего?

Искр в волосах было много. И выпутываться они не желали.

– Что вы делаете? – поинтересовалась Анна.

– Стекло выбираю. Я попрошу сестру, чтобы помогла вам…

– Не стоит.

– Спать со стеклом…

– Не уверена, что я хочу спать, – она зябко повела плечами. – Знаете, я понимаю, что умру. Что давно должна была умереть, однако, как ни странно, жива. Но это долго не продлится. Еще месяц? Или год?

– Скорее пару лет, если ничего не делать. К удивлению, ваше проклятье довольно спокойно.

Он заставил себя сосредоточиться не на искрах стекла, не на прохладной коже Анны, но на темноте, которая окружала ее мягким облаком. Редким облаком. Почти истаявшим.

Если бы получилось, когда бы ее исчезновение заметили? Или не исчезновение, но разбитое окно? Поезд не стал бы останавливаться, это факт. Пока прибыли бы на место, пока доложились бы в жандармерию, пока…

Ее бы нашли. Сутки, двое, трое… и нашли бы, но вот поле к тому времени развеялось бы.

– Вас прокляли. – Глеб хотел убрать руки, а вместо этого осторожно провел пальцем по царапине. – Больно?

– Рука ноет. А… нет, ничего, я понимаю, что это хорошо, что жива.

Хорошо.

– И знаю, что прокляли.

– Нет, это другое проклятье. Недавнее.

Слабое, даже не проклятье, а скорее паутинка, которая дезориентирует. Ошметки ее стремительно таяли, но Глеб готов был поклясться, что при всей своей кажущейся простоте заклятье не принадлежало к числу общедоступных. Слишком изящная угадывалась конструкция.

– Ваш зверь…

– Вел себя спокойно.

Стало быть, постороннего воздействия не ощутил.

– Кому это нужно? – Анна тоже коснулась шеи. И его руки. Пальцы у нее оказались ледяными.

– Понятия не имею.

– Вы думаете, что меня…

– Побудьте здесь, – Глеб встал. Заглянув в купе, он убедился, что Елена никуда не исчезла. Она сидит, вцепившись в молитвенник, глядя в черное окно. Увидев его, Елена привстала и вновь села.

– Отдыхай, – сказал он сестре. – Я буду рядом.

Два окна. Темные рамы. Темные стекла. Заперты надежно, впрочем, как и прочие, которые Глеб проверял порядка ради. А вот то, которое провалилось… Стекло убрали. Окно попытались кое-как заткнуть тканью, а для надежности у проема поставили полового.

– Ваша милость, не положено…

Глеб сунул пять рублей, уточнив:

– Прыгать не собираюсь. Список пассажиров есть?

Купюра исчезла в рукаве.

– Справим. Еще чего?

– Не мешай.

Он коснулся дерева, уже понимая, что увидит. Все та же дымка, та же тень, но на сей раз воздействие было мощным. И верно, на дерево сложно повлиять, тем паче такое, плотное, пропитанное особыми составами, замедляющими гниение.

Но и оно теперь рассыпалось трухой от малейшего прикосновения.

– Это что ж, – половой вытянул шею. – Оно же ж… вы же ж… новехонький вагон! Два года как справили! Вона, еще позолоту не обновляли даже! Диваны стоят цельненькие, не потертые… а туточки…

– Доложишь, – позволил Глеб, вытирая руки.

И вновь закрыл глаза, призывая силу, которая откликнулась сразу, будто и ждала. О да, она слышала все… Тень заклятия. Тлен. Простенькая цепочка рун, которую нанесли сразу на раму, подпитав силой. Пара часов и стекло само бы вывалилось.

Манок. Его голос почти не слышен. И выходит, если бы не сработало то, самое первое, проклятье, Анна все равно подошла бы к окну. Или не она? Или все-таки…

– Сколько пассажиров едет?

– Так семеро, – половой наблюдал за Глебом с ужасом в очах. Он тоже чувствовал тьму и желал бы оказаться подальше от странного, пусть и весьма щедрого мага.

– Это помимо нас?

– Нет, ваша милость. Это вы с вашею дамой будете. И вторая дама, которая едва не самоубилась…

– Она не пыталась самоубиться.

– Конечно, ваша милость, – поспешно согласился половой. – Так, еще в третьем купе офицеров двое. Это пятеро. И дама одна с компаньонкой. Они в первой. Как сели, так и не кажутся. Только ужин велели принести. Брали паштет из гусиной печенки. Жаркое по-охотничьи с трюфелями. Икорочки опять же, и так, по малости…

– И больше не выходили?

– Как есть, так нет! Дамочка еще капли приняла. Я аккурат забирал поднос, когда капалась. Дюже ароматистые.

То есть неизвестная дама отошла ко сну.

Глеб кивнул и, протянув еще пятерку, велел:

– Список. Не забудь.

– Само собой, ваша милость, прям с утреца и…

– А про остальное забудь.

Вряд ли у Глеба выйдет доказать наличие чьего-то злого умысла.

– А окно как же? Старшой дюже гневается. Платить-то кто будет?

– Скажешь, пусть подойдет утром. Выпишу чек.

Не хватало, чтобы Анну по таким пустякам беспокоили. Ей и без того досталось. Глеб прошелся по коридору, задержавшись у дверей тех купе, которые были заняты. Он не особо рассчитывал на удачу. Кто бы ни пытался убить Анну, он не оставил бы столь явных следов.

Офицеры не спали.

Судя по голосам, шла игра в карты, да и было там отнюдь не двое… Гости? Оно, конечно, не запрещено, но изрядно осложняет дело.