восторга думал о парте и книге. Но с точки зрения здравого смысла, как говорил Валерьян Сергеевич, этот выход был наиболее правилен: раньше или позже, специальность получить надо было.

Но первый вариант пугал неясностью перспективы, второй — относительно далекой перспективой, и оба — чего греха таить — скудостью заработка. На первых порах, правда, была пенсия, но рука заживает, и пенсию снимут — сиди тогда на стипендии или на каких-нибудь четырехстах — пятистах рублях.

И вот тут-то всплывал третий, самый соблазнительный вариант, автором которого был дьявол-искуситель в лице Яшки.

Яшка был человеком дела. Он не любил разговоров впустую, которыми занимались, на его взгляд, остальные жильцы квартиры. Все разговоры об учении он называл разговорами «до лампочки» и ни одной минуты не сомневался, что на первых же экзаменах Николай засыплется. В то, что райком сможет найти для Николая хорошую работу, он тоже не верил.

— Это не для тебя, брат. Физическим трудом заниматься ты пока не можешь, вот и предложат тебе что-нибудь бумажное.

А это «по нынешним временам» Яшка считал самым неподходящим.

— Это тебе не фронт — винтовку в руки и «ура», «вперед!». Тут на таких можешь нарваться — раз-два! — обведут вокруг пальца. Пикнуть не успеешь, и будьте любезны — ты меня видишь, я тебя нет. — Яшка четырьмя пальцами изображал решетку. — Нужно это тебе?

Нет, Яшкин план был прост и ясен. Время сейчас нелегкое, Николаю надо содержать семью (крутись не крутись, все равно женишься на Вале), а кто больше всех сейчас зарабатывает? Конечно, шофер. Значит, надо стать шофером.

— За две недели я из тебя такого водителя сделаю — закачаешься. Что пальцы плохо работают — это ерунда, важен локоть, плечо и вот это вот место. — Яшка показывал на свое широкое, костистое запястье, не зная, как его назвать. — Права получишь в два счета. На работу устрою к нам в гараж, в субботу как раз новые машины получаем, — одним словом, заживем мы с тобой, Николай Иванович, ты даже не представляешь, что это за жизнь будет!

Яшка хлопал себя по коленке и прищелкивал языком.

— Скажи, что Яшка не умный. А? В этих вопросах я всех твоих Валерьянов за пояс заткну. Согласен?

Николай смотрел в окно и рассеянно отвечал:

— Согласен.

— А раз согласен, завтра же и начнем.

— Нет, завтра я еще не могу.

— Тогда послезавтра.

— И послезавтра не смогу — в райком надо.

Яшка начинал злиться:

— Вот заладил одно и то же — не могу да не могу. Ты не юли. Говори прямо — хочешь или не хочешь?

Яшка был парень напористый, но ответа он так и не получил — другие, совершенно неожиданные события не дали Николаю возможности принять окончательное решение.

16

В самый канун Октябрьских праздников Николай получил паспорт.

— Пока что временный, — сказал сидевший за окошком румяный, похожий на девушку сержант милиции. — Распишитесь. Через шесть месяцев выдадим постоянный. И здесь тоже.

Николай с трудом расписался, держа перо между большим и указательным пальцем, посмотрел на фотокарточку — до чего ж унылое лицо, — сунул паспорт в карман и пошел в райком — он находился напротив.

Райком занял около часу. В шесть Николай вернулся домой.

На лестнице столкнулся с управдомшей — энергичной, хриплоголосой женщиной в стеганой военной телогрейке. В последние дни, встречаясь с ним, она как-то странно на него поглядывала. Сегодня она просто подошла и сказала:

— Простите, вы, кажется, в шестнадцатой квартире живете?

— В шестнадцатой, — ответил Николай.

— И, если не ошибаюсь, вы сейчас уже не военнослужащий?

Николай, до сих пор ходивший в погонах (как Яшка говорил, для облегчения жизни), немного смутился:

— Да, вроде как уже не военнослужащий.

— И живете на жилплощади Гиреева?

— Так точно.

— И не прописаны?

— Совершенно верно.

Управдомша многозначительно помолчала, глядя на Николая недружелюбным взглядом, потом сказала:

— Но вам должно быть известно, что непрописанными на чужой площади могут жить только военнослужащие.

— Нет, это как раз мне и неизвестно, — ответил Николай. — Но если это необходимо, я, конечно, сейчас же пропишусь. Паспорт у меня в кармане, только что получил.

На управдомшу это не произвело никакого впечатления.

— Вашего желания недостаточно, — сухо сказала она. — Вам придется сходить в райжилуправление к товарищу Кочкину.

— А зачем мне нужно идти в райжилуправление к товарищу Кочкину? — Николай почувствовал, что начинает раздражаться.

— А затем, что без его разрешения я не имею права выдать вам форму номер один.

— Что это еще за форма?

— Справка о том, что санминимум разрешает вам поселиться на данной площади. У Гиреева сколько метров?

Николай на минуту задумался.

— По-моему, пятнадцать.

— А по-моему, одиннадцать, — так же сухо и недружелюбно сказала управдомша. — Вряд ли Кочкин разрешит. На человека полагается шесть метров.

— Ну, это уж я с ним буду решать, — резко сказал Николай и стал подыматься по лестнице.

Управдомша крикнула ему вдогонку:

— Прошу только не задерживать решения. Я вовсе не намерена иметь из-за вас неприятности от участкового.

Николай ничего не ответил, но, открывая дверь, подумал, что, очевидно, с этой дамой надо разговаривать на другом языке.

В коридоре, стоя на табуретке, возился со счетчиком Яшка, Николай чуть не сшиб его.

— Чего это ты там возишься?

— Обещают свет на праздники дать. Такую иллюминацию запустим — держись только.

— Ну а меня можешь поздравить — получил паспорт наконец.

Яшка соскочил с табуретки.

— Ого! Празднички, значит, погуляем, а девятого ко мне. Идет?

— Черта с два. Встретил сейчас эту мымру на лестнице. Не хочет прописывать.

— Кто? Управдомша?

— Ага. Говорит, не хватает какого-то санминимума у Валерьяна Сергеевича.

Яшка свистнул:

— Это все Кочкин. Из райжилуправления. С ним надо… — Яшка ткнул вдруг Николая пальцем в грудь. — Ничего с ним не надо. Пропишешься у Острогорских. Ну, чего смотришь? Муж имеет право прописываться на площади жены. Такой закон есть, — и весело подмигнул. — Понял теперь? Подай-ка мне плоскогубцы. Вон там, на полу лежат.

Анна Пантелеймоновна второй день не ходила на службу. У нее был грипп. Температура подскочила до тридцати девяти, и Валя с великим трудом — Анна Пантелеймоновна отчаянно сопротивлялась — уложила ее в постель. Собственно говоря, даже не в постель, а на диван, так как, по теории Анны Пантелеймоновны, ни в коем случае нельзя показывать болезни, что ее боишься, иными словами, нельзя лежать под простыней, а надо целый день слоняться по комнате или, в крайнем случае, лежать на диване, укрывшись, упаси бог, только не одеялом, а обязательно стареньким, изъеденным молью пальто.

Когда Николай вошел, Анна Пантелеймоновна лежала на