Когда они вышли, Соня выпила залпом стакан воды, закурила.

— Ты даже не понимаешь, какая ты молодец. Ювелирная работа.В больнице ей наверняка содрали бы весь ноготь, — сказал Дима. — Это гены.Прапрадед твой и прабабушка, на которую ты так поразительно похожа, они бытобой гордились. Может, тебе надо было стать врачом? Эй, ты меня слышишь? Нучто ты опять застыла?

Соня, не отрываясь, смотрела на мониторы. Там прыгали цифры,буквы, ползли кривые графиков.

— Соня, в чем дело?

— Не может быть. О, Господи, нет, я не верю.

— Ну, что, что такое, объясни.

— Показатели крови изменились. Гемоглобин и кислородповысились, глюкоза упала. Я задала программу анализа на биохимию и гормоны. Тывидишь, что он выдает?

— Соня, я вижу только цифры и графики, ничего в них непонимаю.

— Появился альфа- и бета-фетопротеин. Это белки. Они влияютна рост и развитие тканей. Они есть только в крови плода, до рождения. Их небыло. Их не может быть в крови взрослого человека. Но главное, количествоклеток крови увеличилось. Вот что самое невероятное! Подожди, я должнапроверить, — она погасила сигарету, пальцы ее быстро забегали по клавиатуре. —Я уже несколько часов работаю с этой кровью, параметры не менялись. Никакихпричин меняться у них нет. Кровь больше суток хранилась в холодильнике.

Соня развернулась на табуретке, уставилась на Димусовершенно безумными, испуганными глазами, губы шевелились, она бормоталачто-то, вдруг звонко шлепнула себя по коленке и спросила:

— Сколько времени тут находилась Лейла?

— Около тридцати минут.

— Показатели изменились очень резко, процесс пошел на спадпосле того, как я вытащила осколок. До этого в течение двадцати минут клеткиактивно делились. Кровь господина Хота реагировала, жила и развивалась сама посебе, in vitro, вне его организма.

— На что реагировала? На тебя? На Орлик? На Лейлу?

Соня закрыла глаза, помотала головой и произнесла чутьслышно:

— На боль. Боль, страдание послужили стимулом деленияклеток. Господи, пожалуйста, пусть это окажется ошибкой, пусть найдетсякакая-нибудь другая причина.

Берлин, 1922

Федор проснулся, лежал с открытыми глазами, смотрел, как заокном в полумраке кружатся крупные снежинки. Часы показывали без четвертидесять. Должно бы уже стать светло. Он подумал, что на улице так мрачно из-затемных снежных туч и что через пятнадцать минут закончится завтрак. Если встатьсейчас, можно успеть. Но вставать было лень, к тому же после вчерашнегокняжеского пиршества во рту остался отвратительный кислый вкус. Даже мысль оеде вызывала тошноту.

В коридоре звучали шаги, голоса. Кто-то негромко тюкалмолотком по стене, наверное, хозяин вбивал гвоздь, чтобы повесить очереднуюкартинку или фотографию.

Федор повернулся на другой бок, натянул перину на голову ирешил поспать еще часик. Но стук стал громче и настойчивей. К нему прибавилсяиспуганный голос хозяйки:

— Господин Агапкин, пожалуйста, откройте. С вами все впорядке?

Еще раз взглянув на часы, Федор понял, что они остановились.Вскочил, натянул брюки и джемпер, отпер дверь, увидел большое румяное лицохозяйки и бодро произнес:

— Доброе утро, фрау Зилберт.

— Седьмой час вечера, — язвительно сообщила хозяйка иподжала губы. — Какой-то русский ждет вас с полудня. Я стучу уже в десятый раз.

— Русский? Он назвал свое имя?

— Нет. Он сказал, что вы его знаете.

— Усатый? С лысым черепом? — спросил Федор, понизив голос.

— Господин Агапкин, выйдите и посмотрите сами. У меня оченьмного дел, извините. — Она хотела уйти, но все-таки задержалась и добавилашепотом: — Лысый, усов нет. Лет сорок ему. Вид болезненный.

— Спасибо, фрау Зилберт, вы очень любезны, вы ангел. Скажитеему, что я сейчас выйду.

— Хорошо, господин Агапкин. Если хотите, сварю вам кофе.

— Да, буду вам весьма благодарен.

Зеркало над умывальником отразило бледную небритуюфизиономию с красными глазами. Бриться не хотелось, Федор решил, что и таксойдет. Почистил зубы, ополоснулся холодной водой. Он чувствовал себя настолькоразбитым, что даже не было сил волноваться. Кто явился по его душу? Зачемявился? Ясно, что не князь, не Радек и не серый призрак.

Федор почти не удивился, когда увидел в кресле у каминабеднягу, которому князь устроил расстройство желудка. Незваный гость курилдешевую вонючую папиросу и вяло листал случайный журнальчик.

«Как же я не узнал его сразу, вчера, в кафе? — подумалФедор. — Хотя, конечно, он сильно изменился. Отощал, волос нет. Дела у негоплохи».

Гость увидел Федора, вскочил, поспешно раздавил папиросу впепельнице, бросил журнал, протянул навстречу обе руки, призывая к дружескимобъятьям.

— Федя, здравствуй, сколько лет, как говорится, сколько водыутекло. Ну, узнал меня? Узнал!

Федор уклонился от объятий, руки не подал, уселся в креслонапротив и произнес с коротким вздохом:

— Привет, Петя Степаненко.

В восемнадцатом году Петька Степаненко, молодой заслуженныйбольшевик, помогал своему приятелю, высокопоставленному чекисту Кудиярову,продавать ценности, изъятые при обысках и арестах, и переправлять деньги заграницу. В нескольких швейцарских банках у них скопились приличные суммы, ониготовились тихо удрать из России.

Петерс давно уж подозревал Кудиярова и Степаненко вприсвоении конфискованных ценностей, за обоими следили. Им следовало спешить.

Кудияров за год службы в ЧК ослаб от кокаина, алкоголя,обжорства, ночных гульбищ с актрисами. Ему хотелось вступить в новуюзаграничную жизнь не только богатым, но молодым и здоровым. Он был мистик, исмутные сведения о препарате толковал по своему, верил, что профессор Свешниковизобрел магический эликсир молодости. Шантажом и угрозами он выбил у МихаилаВладимировича обещание влить ему дозу.

Профессор тянул время, потребовал, чтобы Кудияров лег вгоспиталь на обследование. Он знал, что паразит убьет Кудиярова, и не желалбрать греха на душу. Собирался влить чекисту безвредный изотонический раствор.

Кудиярова арестовали в госпитале, при аресте он оказалсопротивление, и если бы Михаил Владимирович не позаботился о том, чтобызаранее забрать у него пистолет, чекист наверняка уложил бы всех, кто был впалате.