Каррис сглотнула, дрожа от ярости, может, немного от страха. В его словах была тошнотворная логика, но она видела те трупы. Кровь. Пирамиду из голов.

– Как я хотел сказать раньше, – продолжал король Гарадул, явно глотая досаду, – вы были прелестной девушкой, всего лишь прелестной, несмотря на россказни. Но вы, к моему великому удовольствию и удивлению, одна из немногих известных мне женщин, красота которой расцветает с годами. В тридцать вы выглядите лучше, чем в двадцать, и я не удивлюсь, если в сорок вы будете красивее, чем сейчас. Конечно, я уверен, что причина отчасти в том, что вы еще не выдали из своего чрева штук шесть или десять спиногрызов. Большинство хорошеньких девушек умудряются найти мужа прежде, чем настолько повзрослеют, но не будем смотреть в зубы дареному коню.

Весь любезность. Король Гарадул несет все, что взбредет в его дурацкую башку?

– Ваше лицо действительно достойно вдохновлять поэтов. Это, однако, – он невнятно показал на нее, она не поняла, что он имеет в виду, – должно измениться. У вас мужские плечи. – Ублюдок! Откуда он знает, что она ненавидит свои плечи? Везде, где мода скрывала плечи, оставалась открытой верхняя часть рук, а когда мода скрывала руки, оставались открытыми плечи. И он сказал ровно то, что она говорила себе хотя бы раз в неделю: у меня мужские плечи. Но король еще не закончил. – У вас зад как у десятилетнего мальчишки. Возможно, это из-за платья. Будем надеяться. И груди. Ваши бедные роскошные груди. Куда они делись? Они были больше, когда вам было пятнадцать! Теперь ваши упражнения закончены. Я позволю вам танцевать и ездить верхом снова, когда вы перестанете напоминать пигмея-недокормыша из Темнолесья.

– Я здесь так долго не задержусь, – ответила Каррис. Она нахмурилась. Она только что согласилась, что похожа на пигмея-недокормыша?

– Каррис, дорогая. Я ждал вас пятнадцать лет. И, понимали вы это или нет, вы тоже ждали меня. Мы с вами берем только лучшее. Иначе почему вы до сих пор не замужем? Мы можем подождать несколько месяцев. Я посещу вас, когда ваше платье будет готово. – Он огляделся. – О, и я заметил, что вам тут нечем развлечься. Так и затосковать можно. Для женщины полезно поупражняться в изящных искусствах. Я принес вам псалтерион моей матушки. Вы же на нем играете, верно? – Он улыбнулся и вышел.

Хуже всего, что Каррис была ему благодарна. Чуть-чуть.

Ублюдок.

Кип и Лив направились прямо к черным гвардейцам, охранявшим лифт.

– Нам нужно встретиться с Призмой, – сказала Лив.

– Кто вы? – спросил гвардеец. Он был низеньким, конечно, парийцем и был сложен как краеугольный камень. Он посмотрел на Кипа. – О, да ты Призмин бас… – Он закашлялся. – Племянник.

– Да, я его бастард, – сердито ответил Кип. – Нам нужно немедленно видеть его.

Черный гвардеец посмотрел на своего напарника, столь же мускулистого, но высокого, как башня.

– У нас не было приказа от Призмы насчет его… племянника, – сказал он.

– Он всего двадцать минут назад лег, – сказал другой.

– После бессонной ночи.

– Это чрезвычайный случай, – сказала Лив.

Они безразлично глянули на черт-те-откуда-взявшуюся-девчонку.

– Кто-то только что попытался убить меня, – сказал Кип.

– Пень, позови командира, – сказал высокий. Пень? Коротышку правда зовут Пень? Ведь оба гвардейца были парийцами, а у них традиционно описательные имена вроде Железного Кулака.

Кип понятия не имел, прозвище это или настоящее имя.

– Прошлой ночью он стоял на третьей страже, – скривился Пень.

– Пень. – Второй гвардеец надавил.

– Ладно, ладно, иду.

Пень ушел, и высокий гвардеец повернулся и постучал в дверь – три раза, пауза, два раза. Через пять секунд повторил.

Комнатная рабыня открыла дверь чуть ли не раньше, чем гвардеец перестал стучать. Хорошенькая женщина с пугающе бледной кожей и рыжими волосами кроволески, она была полностью одета и в боеготовности, несмотря на ранний час и темноту в комнате у нее за спиной.

– Мариссия, – сказала Лив, – приятно снова видеть вас. – Слова ее звучали не совсем искренне.

Рабыня тоже была не особо рада видеть Лив. Кип удивился, почему она зовет рабыню по имени. Он думал, что так обращаются к рабам, с которыми ты на дружеской ноге.

Из глубины комнаты они услышали голос Гэвина, низкий и хриплый спросонья:

– Мммм, дай мне… – Что бы он там еще ни сказал, это потонуло в подушке. Через мгновение окна со стуком раскрылись, и со всех сторон хлынул свет, почти ослепив всех и вызвав у Призмы на постели громкий стон.

– Блестящая магия! – сказала Лив. – Только посмотри, Кип! – Она показала на темную черно-фиолетовую полосу стекла, идущую вдоль стеклянной стены вокруг комнаты.

– О чем ты… ты забыла, зачем мы здесь? – спросил Кип.

– Ой, извини.

Гэвин щурился на них.

– Мариссия, коффи, пожалуйста.

Женщина коротко кивнула.

– Первый шкаф, третий слева. – Она вышла.

– Коффи в шкафу? – спросил Гэвин. – Какого черта? Кто ставит кофе… и почему ты мне не подаешь? – Дверь за ней закрылась. – И где моя любимая рубашка… а, шкаф. Чертова баба.

– Явно жаворонок, – прошептала под нос Лив.

Кип фыркнул, не успев спохватиться.

Гэвин смотрел вниз, словно чувствовал себя в ловушке, но сейчас он бросил взгляд на Кипа.

– Пусть лучше ваша новость окажется важной. – Он отбросил одеяло и пошел к шкафу. На нем не было ничего.

Кип уже видел руки Гэвина, оплетенные канатами мышц, и знал, что его отец поджарый, но увидеть все его тело было наполовину восторгом, наполовину плевком в лицо. Плечи Кипа были широкими, как у Гэвина, и руки были, наверное, такими же толстыми, но даже сейчас – не после тяжкой работы или упражнений – после сна тело Гэвина было гладким переплетением мышц, перетекавших друг в друга, без намека на мягкость. Наверное, это после путешествий по морю и суше по всем Семи Сатрапиям.

Как я мог от него родиться?

Кип осознал, что Лив рядом тоже стоит разинув рот. Она не отвернулась, даже когда Гэвин рылся в шкафу.

– Лив, – еле слышно сказал Кип.

– Что? – отозвалась она, все-таки отводя взгляд от Призмы, с пылающими щеками. – Он Призма. Это, считай, религиозный долг отдавать ему все мое внимание.

Гэвин, который словно не замечал их, схватил какую-то одежду и сказал, не глядя на них:

– Ана, пялиться неприлично.

Лив вспыхнула еще сильнее и в ужасе замкнулась в себе.

– Ее Лив зовут, – сказал Кип.

– Я знаю ее имя. Так что там? – спросил Гэвин, натягивая ослепительно белую рубашку с золотой оторочкой.