– Доктор Риордан, как вы познакомились с обвиняемой?

– Меня попросили дать ей оценку для этого суда.

– Что это подразумевало?

– Ознакомление с представленными суду документами, изучение ее ответов на проективные психологические тесты наподобие теста Роршаха и объективные тесты типа MMPI[17], а также встречу с обвиняемой.

– Вам удалось прийти к выводу о приемлемой степени психической устойчивости обвиняемой?

– Да, в то время, когда она убила ребенка, обвиняемая могла отличить хорошее от плохого и осознавала свои действия. – Риордан скользнул взглядом по Кэти. – Это был классический случай неонатицида. Все относительно обвиняемой соответствует характеристикам женщины, готовой убить своего новорожденного: ее воспитание, ее действия, ее ложь.

– Откуда вы знаете, что она лгала? – разыгрывая из себя адвоката дьявола, спросил Джордж. – Может быть, она действительно не знала, что беременна и должна родить.

– По ее собственному утверждению, обвиняемая знала о своей беременности, но приняла добровольное решение держать это в тайне, – ответил Риордан. – Если человек, чтобы защитить себя, выбирает определенную манеру поведения, это подразумевает осознание того, что он делает. Таким образом, отрицание и чувство вины взаимосвязаны. Более того, если человек солгал один раз, он, вероятно, солжет снова, а это означает, что любые ее заявления по поводу беременности и родов в лучшем случае сомнительны. Ее действия, однако, подчинены последовательной логике. Во время нашей беседы обвиняемая призналась, что, проснувшись от родовых схваток, намеренно вышла из комнаты, поскольку не хотела, чтобы ее услышали. Это предполагает утаивание. Она выбрала коровник и пошла в то место, где, как она знала, было свежее сено. Это предполагает умысел. После рождения ребенка она прикрыла окровавленное сено, попыталась унять плач ребенка, а тело ребенка было обнаружено под кипой попон. Это предполагает, что ей было что прятать. Она избавилась от окровавленной ночной сорочки, которая была на ней, и встала на следующее утро, держась перед семьей совершенно нормально, – всё для того, чтобы поддержать обман. Каждое из этих действий – утаивание рождения, наведение чистоты, включение в повседневные обязанности – указывает на то, что обвиняемая очень хорошо осознавала свои действия в момент их совершения – и, что более важно, понимала, что поступает плохо.

– Во время беседы с ней призналась ли обвиняемая в убийстве новорожденного?

– Нет, она говорит, что не помнит этого.

– Тогда почему вы уверены в том, что она это сделала?

– Потому что амнезию легко фальсифицировать, – пожал плечами Риордан. – И потому, мистер Каллахэн, что я встречался с этим и прежде. В цепочке, приводящей к неонатициду, существуют определенные звенья, и обвиняемая соответствует всем критериям. Она отрицала беременность. Она утверждает, будто не поняла, что у нее начались роды. Она родила в одиночестве. Вопреки наличию мертвого тела, обвиняемая говорила, что не убивала ребенка. По прошествии времени она постепенно признавалась в определенных прорехах в своей истории. Все эти факторы – вехи всех дел с неонатицидом, которые я рассматривал, и это заставило меня поверить, что она также совершила неонатицид, пусть в истории остаются пробелы, которые она не может восполнить. – Стоя на трибуне, он подался вперед. – Если я вижу что-то с перьями и клювом и перепончатыми лапами и оно крякает, я не стану смотреть, как оно плавает, поскольку понятно, что это утка.

Самым неприятным для Элли в замене защиты было то, что она потеряла доктора Полаччи в качестве свидетеля. Однако ей невозможно было представить отчет этого психиатра обвинению, поскольку в нем говорилось, что Кэти убила своего новорожденного ребенка, хотя и не осознавая природу и смысл своих действий. Это означало, что любые бреши, которые намеревалась пробить Элли в аргументах обвинения в пользу неонатицида, должны быть сделаны прямо сейчас, и желательно, чтобы в эти бреши смог пролезть танк.

– Сколько женщин, совершивших неонатицид, вы опросили? – подходя к доктору Риордану, спросила Элли.

– Десять.

– Десять! – Элли широко раскрыла глаза. – Вы, должно быть, эксперт в этом вопросе!

– Меня считают таковым. Но все относительно.

– Значит… вам попадается одна за год?

Риордан наклонил голову:

– Примерно так.

– Эти ваши характеристики и утверждения относительно Кэти – они составлены на основании обширного опыта, собранного из опросов всех… десяти женщин?

– Да.

Элли подняла брови:

– Доктор Риордан, разве вы не писали в журнале «Судебная медицина», что женщины, совершающие неонатицид, не делают это со злым умыслом? Что они не всегда хотят причинить зло?

– Верно. Они обычно не думают об этом. Просто рассматривают свои эгоистичные действия только как нечто, способное им помочь.

– Все же в делах, в которых вы участвовали, вы рекомендовали отправлять в тюрьму женщин, совершивших неонатицид?

– Да. Нам необходимо направить обществу послание о том, что убийцы не останутся на свободе.

– Понимаю. А правда ли, доктор, что женщины, совершившие неонатицид, признаю́тся в убийстве своих новорожденных детей?

– Не сразу.

– Но в конечном итоге – столкнувшись со свидетельствами и под нажимом следователя – они сдаются. Верно?

– Да, с таким я встречался.

– Беседуя с Кэти, вы просили ее высказать свои гипотезы о том, что произошло с ее ребенком?

– Да.

– И что она ответила?

– Она предложила несколько вариантов.

– Она не говорила: «Может быть, он просто умер и кто-то его спрятал»?

– Да, это один из вариантов.

– Вы говорили, что женщины, совершившие неонатицид, под нажимом сдаются. Разве тот факт, что Кэти предложила этот гипотетический сценарий, а не дрогнула и не призналась в убийстве, не означает, что именно это и могло произойти?

– Это означает, что она хорошо умеет лгать.

– Но разве Кэти когда-нибудь признавалась, что убила своего ребенка?

– Нет. Однако сначала она также не признавалась в своей беременности.

Элли проигнорировала это замечание:

– В чем Кэти призналась в точности?

– Что она уснула, а когда проснулась, ребенка уже не было. Она не помнит больше ничего.

– И из этого вы заключили, что она совершила убийство?

– Если учесть все ее действия, это наиболее вероятное объяснение.

Именно такой ответ был нужен Элли.