только взобрался на гряду, как над головой показались синие просветы. Здесь сияло небо, ветер разгонял тучи, а позади, в ущелье, как в кипящем котле, клубилась черная, плотная мгла.

Я торопил коня. Пусть молнии загораживают мне дорогу. Пусть стреляют в меня из-за камней. Я могу умереть на скаку, могу истечь кровью, снова вдрызг разбить руку, могу свалиться с лошади трупом, но остановиться я уже не могу. Огненный вихрь, с дикой силой пробудившийся во мне, звал на подвиг. Я лечу, и ошметки грязи летят из-под копыт лошади во все стороны.

Небо уже прояснилось, когда я спускался под гору. Дождя не было, но все вокруг говорило о нем: мосты были снесены, огороды разворочены. Со склонов бежали рокочущие потоки, увлекая за собой большие камни.

Из-под копыт коня взметались брызги воды и грязи.

Наконец вдали показалась горная вершина, покрытая клочьями тумана. Потом гора выплыла вся, до основания, обнажив на склонах пустыри, огороды, узкие полосы сжатых полей, прожелть на деревьях.

В стороне, в лощине, промелькнули дома. Селение Нинги!

Я повернул лошадь и во весь опор помчался к горе.

Сердце колотилось. Оставалось проехать пустяк — маленькую полянку, потому рощу, опять полянку, и я у партизан. Сейчас увижу Азиза, Сашу, Али, буду говорить с Шаэном!

Вдруг впереди между стволами тутовников показались три человека в черных папахах. На спинах их блеснули винтовки.

«Папахоносцы!» — мелькнуло в голове.

Я мигом всунул руку в косынку на груди.

Заметив меня, солдаты зашевелились.

— Стой, недоносок! — раздался окрик.

Я осадил взмыленного коня. На мне была гимназическая форма. Я мог сойти за сына богача, но все же испугался. А вдруг догадаются, какой я богач! К счастью, конь привлек внимание дашнаков, и они не заметили моего испуга.

Приободрившись, я приложил руку к фуражке, как это делают гимназисты, и выругался:

— Фу, дьявол, кругом как в черному аду, ничего не разберешь!

— А ты куда? — спросил уже мягче человек в бешмете.

— Да мне в Нинги надо, к костоправу.

— Мушег, — сказал человек в бешмете, видимо главный среди них, — покажи гимназисту дорогу да посмотри, не едут ли наши.

От сердца отлегло. Значит, обогнал дашнаков.

Тот, кого назвали Мушегом, здоровенный детина, в надвинутой на лоб черной папахе, вывел меня на дорогу.

— Во-он Нинги. — Он показал рукой на селение, видневшееся между складками гор. — Туда и скачи.

И добавил строго:

— Нечего путаться под ногами в военное время.

Но прежде чем отпустить повод, он все же спросил:

— Видать, из богатых. Из какого села?

— Из Нгера.

— Из Нгера? Так я там каждую собаку знаю. Чей ты сын?

— Затикяна, — соврал я.

— Винодела Затикяна? Не раз в подвалах его гулял. Наш человек. Что же он такого мальца одного отпустил? Не ровен час. Не каждый поймет тебя, за каким делом ты шляешься по горам. Скачи уж, да больше не попадайся на глаза.

— Спасибо, дядя, — выронил я, скорчив гримасу.

— Болит? — сочувственно спросил Мушег.

— Еще как!

— Ну, с богом. Вернешься домой, отцу привет передай. От Мушега из Автараноца. Он меня хорошо знает.

— Хорошо, дядя, передам.

Я выехал на тропинку и потрусил в сторону села. Но как только солдат исчез за деревьями, я тотчас же свернул с тропинки и стал продираться по бездорожью через кустарник, царапая лицо о ветки.

Лошадь бежала то крупной рысью, то наметом.

Мимо меня проносились заплаты посевов, какие-то вздыбленные каменные глыбы, корявые, обомшелые деревья, унылые плешины, где ничего не росло, и откуда ни возьмись мокрые ветки, которые больно хлестали по лицу. Но я был рад им. Все же укрытие. Поди разгляди в этой неразберихе какого-то клопика на коне.

Вдруг кто-то неожиданно схватил коня под уздцы. Я увидел человека в рваной одежде, с охотничьим ружьем за плечами.

Незнакомец недобрым взглядом смерил меня с ног до головы, задержал взгляд на фуражке с кокардой.

— Нашел место, где скакать! — мрачно сказал он и потянул поводья. Железный мундштук звякнул коню о зубы.

— Дядя, а кто у вас главный? — вырвалось у меня.

— Вот я тебя ему и представлю, — не оборачиваясь, бросил незнакомец и коротко свистнул.

Из-за куста выскочил подросток с винтовкой. Незнакомец, передав ему повод, строго сказал:

— Веди к командиру!

Приняв коня, тот мигом стащил меня на землю.

— У нас пленных на скакунах не катают, — пояснил подросток, толкнув меня вперед.

Я вцепился ему в руку:

— Скажи, ведь вы партизаны, да?

— Погоди, узнаешь, — ответил он с угрозой.

Я сорвал с головы гимназическую фуражку. Задыхаясь от радости, крикнул:

— А я к вашему начальнику по делу еду!

Молодой партизан еще раз посмотрел на меня, нет ли тут подвоха, потом посадил на спину лошади, сам пристроился позади и крикнул:

— Гони! Обманешь — угроблю.

Лошадь рванулась и снова пошла петлять по горной теснине.

Мы обогнули голый кряж, за которым начался другой. Я с тревогой огляделся:

— Да где же командир?

— Сейчас будет. Вон видишь, дым…

Наконец за бугром, между скалами, показались костры. Вокруг них кучками сидели люди. Юноша спрыгнул с коня.

— Вот и наш командир, — сказал он, показывая на человека, сидевшего к нам спиной.

Около него топтался цирюльник. Он ловко водил ножом по ремешку и весело балагурил.

Я чуть было не вскрикнул от неожиданности: цирюльник-балагур был не кто иной, как наш Седрак.

— Командир, к тебе гимназист, — подойдя ближе, доложил партизан.

Командир обернулся, и я сразу узнал в нем Шаэна. Шаэн тоже узнал меня:

— Арсен?

Бросив кому-то повод, я спрыгнул с коня.

Шаэн с любопытством рассматривал меня.

— И в кого ты вырядился? Что за маскарад?

— Об этом потом, — отрезал я. — Я к тебе по заданию дяди Саркиса. — И огляделся по сторонам.

— У меня от моих ребят секретов нет. Вали, с чем прискакал.

Я достал из-за пазухи листок. Шаэн расправил исписанный лист на ладони. Партизаны тревожно придвинулись к нему. Шаэн пробежал письмо, поморщился:

— А много у них оружия?

— Пять пулеметов. Один станковый, четыре ручных. Гранаты бутылочные и лимонки. Винтовка образца…

— Ай да Арсен, ты что, начхозом у них состоишь? — засмеялся Шаэн.

Я снова огляделся, отыскивая среди партизан кого-нибудь из знакомых.

— Своих друзей не ищи, — предупредил Шаэн, — они в разведке.

Шаэн что-то шепнул стоявшему рядом партизану. Тот отошел в сторону, достал дудку, перевитую у шейки темным жгутом, и, надув щеки, заиграл.

Мне казалось, что сейчас заржут наскоро оседланные кони, кусая удила, заблестят на солнце клинки, загрохочут пушки, поворачивая жерла. Но вместо всего этого из-за скал и из расщелин показались плохо одетые крестьяне, вооруженные чем попало: кто