И сейчас, глядя на него, я чувствовал лишь разочарование.

Огюст медленно поставил горшок на решетку над огнем.

– Я спрошу тебя в последний раз – где сейчас Луиза ле Блан?

– Отец… – взмолился Бо, но по мановению руки короля шассер ударил его по голове. Тот ошеломленно обмяк, и Олиана закричала. Она бросилась к сыну, но Огюст схватил ее за талию и отшвырнул к столу. Рыдая, она рухнула на пол.

– Я сказал, молчать! – прорычал Огюст.

Мадам Лабелль изумленно посмотрела на него.

– Кто ты? – неверяще спросила она. – Человек, которого я любила, никогда бы не обошелся так со своей семьей. Это ведь твоя жена. Твои сыновья…

– Они мне не сыновья. – Багровея, Огюст схватился за подлокотники кресла мадам Лабелль. Наклонился ближе к ее лицу, сверкая глазами. – И у меня будут еще сыновья, Элен. Я готов наплодить еще сотню сыновей в пику этой гнусной белобрысой суке. Мое наследие будет жить. Ты меня поняла? Даже если мне придется перетрахать всех до единой женщин на этой земле, мне наплевать – я не отступлю. – Он поднес ладонь к лицу мадам Лабелль, но не коснулся ее. Только сжал пальцы с ненавистью. И с тоской. – Такая красивая… И такая лживая тварь. Что же мне с тобой делать?

– Прошу, остановись. Это ведь я. Я, Элен…

– Думаешь, я любил тебя, Элен? Думаешь, ты была особенной?

– Я знаю это. – В глазах мадам Лабелль сверкала яростная решимость. – Я не могла признаться тебе, что ведьма, – и за это я прошу прощения, – но ты знал меня, Огюст. Знал меня душой и сердцем, и я знала тебя. Наши чувства были искренними. И наше дитя родилось от любви, а не от похоти или… долга. Прошу, оставь слепую ненависть и вспомни. Я все та же, что и прежде. Узри меня, mon amour, узри своего сына. Ему нужна наша помощь.

На этот раз Огюст все же коснулся мадам Лабелль. Он смял пальцами ее губы, притянул их почти что вплотную к своим.

– Пожалуй, я буду пытать и тебя, – прошептал он. – Посмотрю, кто из вас сломается первым.

Мадам Лабелль ответила ему суровым, непокорным взглядом, и я ощутил прилив гордости.

И любви.

– Почему болиголов не действует на тебя, mon amour? – Огюст выпустил ее губы и погладил по щеке. Казалось, кроме них двоих в комнате больше никого нет. – Почему он тебя не дурманит?

Мадам Лабелль вздернула нос.

– С первого же дня нашей встречи я сама вводила себе болиголов каждый день.

– Ах, ясно. – Он впился пальцами ей в кожу. – Вот тебе и искренние чувства.

Дверь кабинета распахнулась, и в комнату вошел мужчина в ливрее.

– Ваше Величество, я задерживал священников как мог, но они настаивают на том, чтобы начать мессу незамедлительно.

Еще секунду Огюст смотрел на мою мать. Затем, вздохнув, отпустил ее и поправил одеяние. Пригладил волосы.

– Увы, похоже, с беседой придется повременить до окончания торжеств. – Он с выученной ловкостью нацепил черные перчатки, а вместе с ними – и маску. Личность другого человека. – Когда все будет кончено, я пошлю за вами – если только она сама к тому времени не прибудет сюда.

– Мы ведь уже сказали. – Я сомкнул глаза, борясь с головокружением и тошнотой, но от темноты стало только хуже, и пришлось открыть их снова. – Моргана уже в городе.

– Я говорю не о Моргане, а о ее дочери.

Зловещая улыбка Огюста блеснула, бросив на мое сердце тень. Тень страха. Только теперь я наконец ощутил его.

– Если ты любишь ее так сильно, как утверждаешь, она придет за тобой. А я… – Проходя мимо, он похлопал меня по щеке. – А я буду ждать.

Если подобное вообще было возможно, в подземельях оказалось еще холоднее, чем на улицах. В углу нашей темницы, где вода стекала по камню в лужицу на земляном полу, наросли сосульки. Я привалился к железной решетке, чувствуя, как ослабело мое тело. Руки мадам Лабелль были все так же связаны, но она потерла рукавом о лед, чтобы смочить ткань, и присела рядом со мной, пытаясь утереть мне лицо.

– Поскольку тебя обильно стошнило и весишь ты немало… – проговорила она, тщетно пытаясь меня утешить, – действие инъекции должно скоро пройти. К тому времени как Луиза явится нас спасти, ты будешь чувствовать себя прекрасно. Остается лишь надеяться, что она догадается о произошедшем прежде, чем нас съедят крысы.

– Она не придет, – глухо ответил я. – Мы с ней поссорились. Я сказал, что она похожа на мать.

Бо отломил сосульку и швырнул ее в стену.

– Ну прекрасно. Просто замечательно. Молодец, братец, ничего не скажешь. Поскорей бы полюбоваться на твою селезенку, когда крыса до нее догрызется. – Он обернулся к мадам Лабелль. – А вы не можете… ну не знаю… как-нибудь вытащить нас отсюда колдовством? Вы, конечно, связаны, но ведь достаточно лишь шевельнуть пальцем, верно?

– Наши оковы смазаны неким веществом, которое снижает чувствительность. Я не могу даже пошевелить руками.

– А локтем можно? Или пальцем ноги?

– Можно, конечно, но выйдет неуклюже, непредсказуемо. Вероятно, если я попытаюсь, то сделаю только хуже.

– Как это?

– Чтобы управлять узорами, требуется определенная сноровка, Ваше Высочество. Представь, каково завязывать узел локтями или ногами, и, возможно, поймешь, насколько это сложно. С помощью рук – пальцев – мы можем обозначить наши намерения куда яснее. – Мадам Лабелль раскраснелась, но продолжала вытирать мне щеки. – К тому же от тебя определенно ускользнул тот факт, что в конце коридора стоят на страже четверо охотников.

Бо сердито обошел темницу, как ощетинившийся кот.

– И что?

– Материны титьки, – вздохнула мадам Лабелль и утерла лоб предплечьем. – И то, Борегар, что, несмотря на все свои недавние многочисленные колдовские подвиги, даже я вынуждена сдаться и признать свою неспособность сбежать из тюрьмы, одолеть четырех шассеров и сбежать из города, используя один лишь чертов локоть.

– Ну и что нам тогда делать? – Бо всплеснул руками. – Сидеть тут и ждать, пока отец скормит нас своим крысам? Обратиться к нему – отличная затея, кстати, – прорычал он. – «Когда-то он меня любил». Ага, держи карман шире.

– Бо, – сказал я, увидев, как вздрогнула мадам Лабелль. – Заткнись.

– Вас, Ваше Высочество, Огюст крысам скармливать не станет, – проговорила она. – Несмотря на все его угрозы, вряд ли он действительно желает тебе зла. Ты – его единственный наследник. По закону передать королевство Виолетте или Виктории он не может.

Бо отвернулся к коридору и сердито скрестил руки на груди.

– Ну уж простите, что больше вашему чутью я не доверяю.

Я уставился на него и вдруг осознал истину. Розовые очки. Бо тоже пришлось их снять. Несмотря на все их разногласия, он все равно ждал и хотел от отца большего. И все его мечты прилюдно разбились в тронном зале.