– Рид звал тебя. Следует сказать, весьма настойчиво, но Козетта убедила его сначала принять ванну. В конце концов, он ведь был с головы до ног в рвоте.

– В рвоте? – Я моргала все быстрее и понимала все меньше. – Но…

Дверь, ведущая к лестнице, распахнулась, и на пороге возник Рид.

– Лу. – При виде меня его лицо исказилось мукой. В два шага Рид пересек крышу и стиснул меня в объятиях. Я зарылась лицом ему в пальто, чувствуя, как ткань мокнет от слез, и сжала его еще крепче. Рид дрожал. – Лу, они ее забрали. Забрали мою мать, и она не вернется.

Рид

Первые капли дождя возвестили о начале погребального шествия. Они обжигали мне руку – ледяные, острые, как крохотные ножи. Лу распахнула окно нашей комнаты, и мы наблюдали, как толпа внизу все растет. Море слез и черного цвета. Очень немногие открыли зонты, хотя дождь шел все сильней и быстрей.

Констебли с мрачными лицами и в униформе столь же мрачных цветов выстроились вдоль улицы с оружием наготове. Шассеры в черном стояли среди них. Некоторых я узнал, некоторых нет.

Где-то там, внизу, Белые дамы и лу-гару ожидали, не появится ли Моргана. Тулуза и Тьерри с ними не было. По моей вине. Из-за моего упрямства и гордыни. Деверо, однако, настоятельно вызвался нам помочь. И так же настоятельно посоветовал нам с Лу не показываться на улицах. Он сказал, что наше отсутствие может удержать ее от необдуманных действий, но я знал, что дело в другом. Деверо позволил нам – мне – лицезреть шествие в одиночестве. И… оплакать утрату.

– Кроме того, – добавил он как ни в чем не бывало, – нельзя, чтобы король или шассеры заметили вас в толпе. Воцарится хаос, а для нашей любезной Госпожи хаос – родная стихия.

В соседней комнате в трубах бурлила вода. Я предположил, что Коко принимает ванну. Деверо разогнал их с Бо и Анселем по комнатам, заявив, что их лица тоже слишком известны в народе. После всего, что мы пережили, было странно прятаться, пока другие рискуют собой. Мы такого не планировали.

Но я не нашел в себе сил возразить.

Ансель, вероятно, тоже наблюдал за шествием из окна. Я надеялся на это. Да, он не был шассером, но мог бы однажды им стать. Мог бы однажды полюбить Архиепископа. А если бы даже он не любил его… то определенно уважал бы. И боялся.

Я задумался, любил ли в самом деле нашего патриарха хоть кто-нибудь из пришедших на похороны.

У него не было ни братьев, ни сестер, ни родителей. Ни жены. По крайней мере, перед лицом закона. В библейском же смысле одна женщина обманом заманила его в постель и зачала ребенка, которому суждено было его погубить…

Нет. Я отбросил мысль прежде, чем та успела созреть. Да, Моргана была виновна, но и сам Архиепископ тоже. Она его ни к чему не принуждала. Он сам выбрал это. Совершенным человеком он зваться не мог.

Будто прочтя мои мысли, Лу сжала мне руку.

– Больно порой вспоминать умерших такими, какими они были на самом деле, а не такими, какими мы хотели их видеть.

Я стиснул ее ладонь в ответ, но промолчал. Я знал, что Лу очень хочет поскорее помыться и переодеться, но идти в ванную она не спешила. Свежая одежда, которую принес Лу Деверо, так и лежала на постели. Нетронутая. Лу же стояла рядом со мной и смотрела на улицу. Слушала дождь и тихое пение сан-сесильских хористов. Ждала, пока шествие пройдет Восточную сторону и двинется к кладбищу. Я не мог и представить, что у Лу на душе. Она тоже оплакивала его? Тоже переживала утрату отца?

«Похороны будут?»

«Да».

«Но… он ведь был моим отцом».

Я вспомнил удивление, которое видел во взгляде Лу тогда, в Яме. Сомнения, чувство вины. Да, она определенно что-то чувствовала. Может быть, не совсем скорбь, но, возможно… сожаление.

«Он вступил в связь с ведьмой. С самой Госпожой Ведьм».

Я не мог винить Лу. Не мог ненавидеть ее за произошедшее. Я тоже сделал выбор, как и Архиепископ. Да, Лу лгала, она обманывала меня, но когда я последовал за нею в Шато, то сам выбрал свою судьбу и сделал это осознанно. Я выбрал эту жизнь. И эту любовь. И сейчас, когда наши с ней переплетенные пальцы дрожали, когда наши сердца бились рядом, я знал, что мой выбор все еще со мной. Я вновь выбирал это.

Я выбирал ее.

«Быть не может, что после такого король станет проводить торжественные обряды в его честь».

Прежде, вероятно, я согласился бы с ней. Прежде я полагал, что человек, оскверненный колдовством, не заслуживает почестей. Только осуждения – только ненависти.

Но теперь… Я устал ненавидеть Архиепископа. И самого себя. Ненависть способна разрушить личность. Даже теперь она висела у меня на шее тяжким грузом. Душила меня. Я знал, что не смогу долго нести это бремя. И не хотел.

Возможно… возможно, Лу была права. Возможно, отчасти я презирал ее колдовство. Ее и свое собственное. И эта частица моей души все еще оставалась связана с человеком внизу. После всего, что я видел, презирать магию было легко. Я не мог отрицать, что на Лу она влияет дурно. И все же… раз за разом Лу доказывала мне, что она – не сущее зло. Несмотря на все перемены, несмотря на боль между нами, она все равно не покидала меня – держала за руку, утешала, – пока я оплакивал отца, узнать которого она никогда уже не сможет. Отца, которого я у нее забрал.

Колдовство было лишь частью Лу, одной из многих.

И частью меня тоже.

И я знал, что мы найдем свой путь вместе.

Голоса снаружи зашумели громче, и на улицу повернула процессия священнослужителей. Они шли медленно, царственно и скандировали Прощальную Песнь. Их церковные облачения мокли под дождем. Позади них шассеры окружили королевскую карету. Огюст и Олиана нарядились в траурные одежды. В их лицах сквозила скорбь.

Притворство, сплошное притворство.

«Строго между нами – я рад, что ты его убил».

На улице показались еще несколько карет – в них ехали знатные дворяне. В конце появилась карета Трамбле. Что ж, по крайней мере горечь на лице Пьера казалась неподдельной. Селию рядом с ним я не разглядел, но знал, что ее слезы тоже были бы искренними. Архиепископ пылинки с нее сдувал.

– Рид, – прошептала Лу, глядя на последнюю карету. – Это он.

Гроб Архиепископа был изготовлен из золота, сверкавшего ярче королевской короны, и украшен изображениями ангелов, черепов и скрещенных костей. На нем блестела табличка с именем патриарха и годами его службы. Гроб оказался закрыт. Разумеется. У меня сжалось сердце. В конце Архиепископа было уже не узнать. Мне не хотелось представлять, каким он стал, не хотелось вспоминать…

Моя рука скользит, и Моргана шипит – по ее горлу течет кровь. Темнокожая ведьма подступает ближе.