Когда все закончилось и мы оба лежали на кровати носом кверху, он нащупал мою руку, и так мы и застыли – взявшись за руки, словно собрались вместе прошествовать на потолок. Освещение в спальне было слабым, а стены – землистого цвета, напоминавшего воды рек бассейна Амазонки.

– Это была… ты? – спросил он вдруг, повернувшись и взглянув на меня. – Это не было… чем-то другим?

Сначала я не поняла, что он хочет сказать, но потом догадалась: он все еще думает о той маске, которую я в прошлый раз сыграла в его кабинете. Полученное тогда наслаждение занозой сидит в его псиноме. Я сказала, что в том, что произошло, не было ничего, кроме меня.

– Я хочу жить с тобой, – шепнул он.

– Ты с ума сошел, – отозвалась я.

– Да.

Все еще лежа в постели, он предложил сделать мне «лечебный индейский массаж». Положил ладони на мои гематомы внизу живота и принялся их с бесконечной нежностью поглаживать. Было больно, но говорить ему об этом не хотелось. Какое-то время он водил руками по моему телу, а потом зашептал:

– Диана, я знаю, ты любишь другого… Своего коллегу, как ты сказала… Послушай меня… Я только прошу тебя… решить. Твоя работа, твоя постоянная отдача этому миру, который тебя использует, или – мой мир и мы с тобой такие, какие есть, без масок. Будем вместе бороться за то, чтобы правда вышла наружу, найдем твою сестру и доведем до суда всю эту шваль… Обдумай это и реши. Если придешь ко мне, это будет ради тебя самой. Я не могу принять того, что ты будешь и дальше страдать. Я не принимаю страдание. Проси чего угодно, но не этого. Но если ты решишь продолжить свою прежнюю жизнь, тогда…

Я подняла бровь, и вдруг Валье наклонился ко мне и поцеловал.

– Тогда – пипец. Тебе от меня не избавиться… – Он тихонько засмеялся. – Нет, серьезно – выбирай. Я буду и дальше помогать тебе, что бы ты ни решила, но, если ты и дальше пойдешь своей дорогой, я… клянусь, я больше никогда тебя не побеспокою…

– Спасибо, – сказала я.

– Обещаешь подумать?

– Обещаю.

Телефон создан для того, чтобы прерывать именно такие мгновения. Звонил мой, валявшийся где-то на полу в куче одежды. Я прикинула, кто бы это мог быть, и взяла мобильник с чувством стыда.

Но прозвучавший возле моего уха испуганный, взывавший о помощи голос не был голосом Мигеля.

– Уж и не знаю, что такое с ней творится! – выдохнула вконец растревоженная Нели, встретив меня в дверях. – Клянусь! Кажется, уж я-то должна знать, но не знаю! Ужас какой-то!

– Успокойся, Нели, солнце мое. – Я вошла в дом – как в склеп: абсолютная тишина и темень. – А почему света нет?

– Да не дает включать! Сразу рычит, как тигрица! С тех самых пор, как ты ушла, она вся на нервах, Диана!.. – И она, как призрак, повела меня по темным коридорам. – Уж не знаю, о чем вы там говорили, но она так в себя и не пришла!.. Есть ничего не стала, а когда я вечером собралась ее купать – отказалась… Мне страшно!

– Ты звонила кому-нибудь?

– Она не разрешает! – всхлипнула Нели. – Ни врачам, ни Падилье! Только одно твердит: «Пусть приедет Диана, позвони ей, хочу видеть Диану!» Сначала я думала, что сама справлюсь, но уже почти одиннадцать, а все по-прежнему. Извини, что пришлось тебя побеспокоить…

– Ты правильно все сделала, дорогая. – Мне пришло в голову, что Марио Валье с этим не согласился бы: я стремглав убежала от него, оставив его встревоженным, напряженным.

Нели распахнула обе створки двери в дальнем конце гостиной. Клаудия стояла у противоположной стены, возле открытого окна, в слабом свете уличных фонарей. На ней было то же простое бирюзовое платье, и она казалась такой худой и маленькой, что совсем терялась среди мебели. Когда она повернулась взглянуть на меня, я заметила, что лицо ее бледное, как у трупа.

– Я тут… вспоминала, Жирафа, – сказала она, увидев меня. – Разное…

– Успокойся, Сесе, я уже здесь… – Я помахала Нели рукой, и она отступила назад. – Могу я зажечь свет, Сесе?

Мой вопрос она пропустила мимо ушей.

– Я видела доктора Женса… Видела его в своей камере. Я смотрела вверх. Мне было трудно смотреть вверх: у меня даже глаза болели… У тебя когда-нибудь болели глаза? Я не могла ни говорить, ни шевелиться, но я смотрела вверх и видела его. Лицо Ренара я не видела ни разу: на нем была маска…

– Сесе, послушай…

– Я не могла ни говорить, ни шевелиться. Он не хотел, чтобы я шевелилась. И ему не нужно было меня связывать: Ренар умел убеждать. – Она хрипло расхохоталась. – Знаешь, что он однажды со мной сделал? Окатил бензином и заставил держать в зубах горящую спичку, пока он… Ладно, он не «бил меня» и даже не «колупал»… Впрочем, возможно, что все сразу. А самое интересное, как сказал бы Женс, самое-пресамое, заключалось в том, что мне эту спичку хотелось уронить. Мне хотелось пылать, как навоз в чистом поле. – Она скорчила гримасу, задрожала. Теперь, когда я стояла ближе, стало заметно ее безумие – оно как пот, пропитавший ее тело, оно – та даль, из которой она говорила, словно со дна колодца. – Сдохнуть тысячу раз… Нет, даже больше. Сколько раз хотелось умереть тебе?

– Все уже позади, Сесе… – Я медленно подходила, протягивая руки.

– Но так и не выронила эту спичку. Предпочла жить, как навоз. Доктор Женс сделал мне большой подарок… Ему это дорогого стоило, но он добился. Под конец я выблевала все, чем была. Наконец я узнала. Чем я была, я это имею в виду. Почему захотела стать наживкой. Я это выблевала. Ты этого не знаешь, Жирафа: тебе понадобится Ренар, чтобы он заставил тебя все это выблевать… Но я-то знаю, что мы такое. Рвотные позывы. Даже не желчь. Тошнота. Вот что такое мы, наживки.

– Да, Сесе, именно это… А теперь ты позволишь нам о тебе позаботиться, хорошо? – Я взглянула на скорчившийся силуэт Нели возле дверей. – Нели, позвони в отдел и…

– Я упала в колодец! – перебил меня пронзительный крик Клаудии. – И знаешь, что там, Диана?.. Огромное зеркало. Но самое страшное вот что: ты в него смотришься, но абсолютно ничего не видишь…

– Нели, – осторожно повторила я, – позвони в отдел или дай это сделать мне…

Наконец Нели ожила. Но сделала она совсем другое – она вцепилась в мою руку:

– Это была плохая идея – звать тебя, ей только хуже стало! – И она потянула меня из комнаты. – Уходи, Диана! Уходи! Я сама со всем справлюсь!

Я не испытывала никакого желания выходить из гостиной, но дала себя увести. Мне внезапно показалось, что состояние Нели гораздо серьезнее, чем состояние Клаудии. Мы вышли, и я взяла ее за плечи:

– Нели, приди в себя! Клаудия больна, и ей нужна наша помощь! Мы должны помочь ей!

– Я не могу больше! – Нели мотала головой. Рыдания сделали ее совсем некрасивой. – Я столько времени за ней ухаживала – и больше не могу!.. Я очень люблю ее, клянусь, но я больше не могу!..