– Я тоже хочу любви, – ответила девушка. – Но еще я хочу свободы. Принцессы, знаешь ли, не слишком любят сидеть запертыми в башнях. А если и сидят, то исключительно ожидая прекрасного принца, который их оттуда вызволит.

– Для этого и нужен дракон у входа, – хмыкнул Арман. – А твоего прекрасного принца я бы испепелил с огромным удовольствием. Ты ведь, надо полагать, опять имела в виду своего ненаглядного Ричарда? Очевидно, твои чувства к нему сильнее, чем я полагал.

– Вовсе нет! – запротестовала Эмили. – Я говорила абстрактно. А Дика я люблю как брата.

– Хорош брат, – проворчал Ламерти. – Ты чуть не вышла за него замуж, – напомнил он.

– Этот брак стал бы проклятием для нас обоих, – признала девушка. – Я была бы несчастна и заставила бы страдать Ричарда. Желая сделать его счастливым, я лишь испортила бы ему жизнь. Спасибо, что удержал меня от этого безумного шага.

– Ну если это ты называешь «удержать», то – пожалуйста, – он рассмеялся.

– Бедный Дик, – вздохнула Эмильенна. – Я должна ему написать! – неожиданно решила она.

– Ну уж нет! – Арман мгновенно помрачнел. – Я не позволю тебе писать ему! Он не будет знать ни где ты, ни что с тобой. Он не будет даже знать жива ли ты. Пусть мучается! – жестко заключил он.

Ламерти замолчал, а Эмильенна сразу вспыхнула.

– Именно это я и имела в виду, говоря, что мне не хватает свободы! – девушка была возмущена и взволнована. – Я знаю, ты любишь меня. Ты готов заботиться обо мне, оберегать, спасать от любых опасностей даже ценой собственной жизни. Но как только я желаю сделать что-то тебе не угодное, ты начинаешь запрещать, угрожать, шантажировать – словом, всячески злоупотреблять своей силой и властью надо мной. Так было раньше, и я терпела, не имея выбора, но быть вечной узницей в башне, будучи не вправе распоряжаться собственной жизнью, я не хочу! – гневно заключила она.

Арман, заложив руки за спину, молча шагал по комнате, от одной стены к другой, пока Эмильенна буравила его негодующим взором.

– Хорошо, – наконец проговорил он, продолжая ходить по комнате, и не глядя на девушку, лежащую в постели. – Ты напишешь ему. Но расскажешь не только то, что жива, но также сообщишь своему бесценному Стилби, что выходишь за меня замуж.

– Это жестоко по отношению к нему! – воскликнула девушка.

– Заметь, ты всего лишь скажешь правду, – холодно парировал Арман.

– Эта правда убьет его!

– Тогда пусть думает, что ты умерла, – Ламерти оставался непреклонен.

Эмили отчасти была даже согласна с ним. Дик должен знать правду, и пусть лучше узнает от нее, чем как-то иначе. Но как же трудно и страшно написать ему подобное письмо.

– Будь по-твоему, – наконец приняла решение она. – Достань мне перо и бумагу.

Пока Арман ходил за письменными принадлежностями, Эмильенна обдумывала содержание письма. Оно получилось коротким, но очень трогательным. Всю вину за произошедшее Эмили брала на себя. Она заверяла Ричарда в том, что жизнь ее вне опасности, умоляла простить ее за все, и желала ему счастья. Признаться, что она выходит замуж за Армана было самым сложным. Однако она написала и это, полагая, что и так довольно было с нее лжи. Скажи она, что любит Ламерти вместо того, чтобы давать согласие на брак с Диком, все было бы далеко не так трагично. Запечатав конверт, девушка вручила письмо Арману.

– Ты довольна? – спросил тот. Хотя довольной Эмильенну счесть было трудно.

Вернувшись мыслями к Ричарду, и понимая какие чувства ее бывший жених должен испытывать, читая это письмо, девушка чувствовала себя бесконечно несчастной.

– Не представляю, как он сможет пережить известие о моей свадьбе, – голос ее был исполнен печали.

– Оно не должно стать для него такой уж неожиданностью, – постарался утешить ее Арман. – Ты ведь призналась, что любишь меня в его присутствии.

– Тогда я думала, что умру! – возразила Эмильенна.

– Не возьму в толк, почему собираясь умереть, можно признаться в любви к другому, а намереваясь жить дальше – нельзя?

– Потому что легче смириться со смертью любимого, чем с мыслью, что он достанется другому. Ты же сам сказал так в храме, угрожая меня убить.

– Может, ты и права, – задумался Ламерти. – Мне бы так было легче. Ну тогда мы можем просто не посылать это письмо. Пусть твой Дик думает, что ты умерла.

– Нет, пусть знает правду, – девушка вздохнула. – Он вправе меня возненавидеть, но, по крайней мере, не будет мучиться осознанием вины за мою смерть.

– Как же ты о нем печешься! – вспылил Арман.

– Я разрушила его жизнь! – Эмильенна чуть не плакала. – Он не заслужил такого! А миссис Стилби… Что она теперь будет думать обо мне? Лучше бы я и впрямь умерла!

После этих слов, Арман пристально и как-то странно вгляделся в ее лицо. Затем, ни сказав ни слова, вышел из комнаты.

Эмили бы дорого дала, чтобы вернуть сказанное назад. Ведь этим она позволила Ламерти понять, что его чувства для нее менее значимы, чем осознание вины перед Стилби. Девушка очень расстроилась. Прошло полчаса, а Арман все не возвращался. Эмильенна позвала свою временную горничную – Марианну, и попросила ее пригласить Ламерти. Через пять минут Марианна вернулась, доложив, что господина нет в его комнатах. Кроме того, ее отец – хозяин гостиницы, видел как господин де Ламерти куда-то уехал.

Девушка разволновалась ни на шутку. Часа через три она была просто в отчаянии. Она понимала, что Ламерти не бросил бы ее вот так, ничего не сказав, тем более, пока она больна. Но он, очевидно, очень сильно обижен ее словами, а потому ушел, не желая ее видеть. И неизвестно, когда и в каком настроении он вернется.

Эмильенна нервничала, корила себя, металась в постели и плакала, когда Марианны не было в комнате. Все это привело к тому, что рана вновь открылась. Перепуганная горничная тут же послала за доктором Хоннингтоном. Тот быстро приехал, несмотря на поздний час. Опытному врачу не потребовалось много времени, чтобы понять, что девушка сама привела себя в подобное состояние. Наложив новые повязки на рану, он как раз распекал Эмили, когда в комнату зашел Арман. Увидев доктора и окровавленные бинты на полу, молодой человек побледнел.

– Скажите своей невесте, юноша, – мистер Хоннингтон оставался верен себе и по-прежнему говорил без церемоний, – чтобы оставила все эти женские глупости, хотя бы до той поры, пока не поправится, а еще лучше – навсегда. Не знаю и знать не хочу, что там у нее стряслось, но пуля задела сердце, а потому лишние волнения могут стоить ей и вам очень дорого. И я имею в виду не только период выздоровления, но и всю ее оставшуюся жизнь, если вы не хотите, чтобы она оказалась излишне короткой.

Высказавшись подобным образом и дав необходимые рекомендации, доктор покинул молодых людей.