— Совершенно верно. Это из рассказа «В поселении осужденных».

— И как это связано со всем остальным?

Чарльз почесал в затылке. Игра нравилась ему все больше. Он уже не думал обо всех случившихся вокруг него убийствах, об опасности, в которой оказался. Он полностью сосредоточился на загадке. Многое начинало сходиться.

— Однако некоторые слова из нашего текста здесь отсутствуют, например «сталь» и «дверь», а также некоторые служебные. Но загадка проста. Либо «Ключ — это камень. Сталь — это дверь», либо «Дверь — это ключ». Итак, у нас получается «Камень — это сталь».

— Как-то непонятно.

— Тоже верно. Думаю, остаются две версии. Что-то представляет собой дверь, что-то — ключ. Либо сталь — это дверь, а камень — ключ, либо, что более логично, камень будет дверью, а сталь — ключом, потому что дверь может быть сделана из камня, а ключ — из стали, то есть из какого-то металла. В общем, вот вам окончательный текст:

Здесь покоится старый комендант. Его последователи, не имеющие сейчас имен, выкопали ему эту могилу и положили на нее камень. Существует пророчество, согласно которому комендант по истечении определенного количества лет воскреснет и поведет из этого дома своих приверженцев на новый захват поселения. Веруйте и ждите!

СТАЛЬ — ЭТО КЛЮЧ, КАМЕНЬ — ЭТО ДВЕРЬ.

— Эврика! — удовлетворенно заключил Чарльз.

— Ладно. — Криста решила вернуть Чарльза с небес на землю. — У нас есть текст. А какой от него прок?

— Хороший вопрос. Если я чему-то и научился благодаря нашему приключению, так это тому, что вся загадка раскроется только со временем и только по частям. Детали мозаики с трудом появляются на свет. Но хорошо уже то, что они вообще появляются.

Оптимизм Чарльза был искренним, и Криста радовалась тому, что он, по всей видимости, полностью оправился от пережитого. Она знала, что ему предстоят еще более серьезные опасности, и заряд оптимизма был совсем не лишним. Колесики у него в голове продолжали крутиться, так что с ума он не сойдет.

— Давайте посмотрим на первый текст Кафки, тот, который из «Процесса». — Продолжая говорить, Чарльз открыл папку и нашел текст. — Как я и подозревал, в нем есть эта лишняя цифра одиннадцать. Что же до остального, то он совершенно идентичен оригиналу. Вот, посмотрите:

Перед законом стоит привратник. К этому привратнику подходит человек из деревни и просит разрешения войти в закон. Но привратник говорит, что сейчас не может разрешить ему войти. Человек думает и спрашивает потом, нельзя ли ему тогда войти позже. «Что ж, это возможно, — отвечает привратник, — но только не сейчас». Поскольку ворота, ведущие в закон, раскрыты, как всегда, и привратник отходит в сторону, человек нагибается, чтобы заглянуть через ворота вовнутрь. Когда привратник замечает это, он смеется и говорит: «Если это тебя так манит, то попробуй тогда войти туда вопреки моему запрету. Но запомни: я всемогущ. И я только самый нижний привратник. После меня есть еще одиннадцать дверей. От зала к залу там дальше стоят привратники один могущественнее другого. Уже перед лицом третьего теряюсь даже я».

— Как там было в оригинале?

Криста взяла свой телефон. В браузере была открыта все та же страница. И она прочла Чарльзу:

Перед законом стоит привратник. К этому привратнику подходит человек из деревни и просит разрешения войти в закон. Но привратник говорит, что сейчас он не может разрешить ему войти. Человек думает и спрашивает потом, нельзя ли ему тогда войти позже. «Что ж, это возможно, — отвечает привратник, — но только не сейчас». Поскольку ворота, ведущие в закон, раскрыты, как всегда, и привратник отходит в сторону, человек нагибается, чтобы заглянуть через ворота вовнутрь. Когда привратник замечает это, он смеется и говорит: «Если это тебя так манит, то попробуй тогда войти туда вопреки моему запрету. Но запомни: я всемогущ. И я только самый нижний привратник. От зала к залу там дальше стоят привратники один могущественнее другого. Уже перед лицом третьего теряюсь даже я».

— Итак, все идентично, кроме фразы «После меня есть еще одиннадцать дверей». Вот и вся разница.

— А кроме этого? — поинтересовалась Криста.

— Нет. Это все. А текст из рассказа «В поселении осужденных» не изменен вовсе. Единственное дополнение появляется в конце: «Сталь — это ключ, камень — это дверь».

— Итак?

— Что итак? Какой нам прок от этих текстов? Понятия не имею, но нам нужно отойти от стандартной логики и мыслить как люди, которые все это затеяли. До сих пор это работало на нас, а значит, мы на верном пути. Если речь снова зашла о двенадцати дверях, то мы возвращаемся к тому, о чем говорили по пути сюда: о числе двенадцать. Вы спрашивали о рассказе «В поселении осужденных». Это история о чудовищном аппарате, который убивает осужденных, выцарапывая приговор на еще живых телах. Аппарат состоит из чертежника с бороной, усеянной иглами. Осужденный не знает своего приговора, так же, как и К., герой «Процесса», не знал, в чем его обвиняют.

— Это притча?

— Не думаю, что Кафка тратил время на написание притч. Его метафоры постоянно интерпретируют неверно. К сожалению, критики, ослепленные собственными идеями фикс, самыми разными способами извратили его тексты. И величайшее предательство совершил лучший друг Кафки Макс Брод, опубликовавший его сочинения посмертно. Возможно, именно поэтому Кафка и оказался в центре нашей с вами загадки. Все относятся к нему с таким пиететом, как если бы он был гипсовой статуей святого, либо же впадают в другую крайность и начинают рассматривать его творчество с точки зрения психоанализа, глупее чего придумать просто невозможно.

— Вы не верите в психоанализ?

— Конечно, нет. Я подписываюсь под словами Карла Крауса[49], утверждавшего, что психоанализ — эта и есть та самая болезнь, которую он якобы пытается лечить. И здесь мы ступаем на плодородную почву. Кафка обладал чувством юмора, и во многих случаях интерпретаторы, о которых я говорю, просто не способны его воспринять. Но самое страшное оскорбление — это политическая интерпретация Орсона Уэллса. Он был великим режиссером, но отнюдь не интеллектуалом, и полагал, что «Процесс» — это нечто вроде оруэлловского романа «1984». Но дальше от правды быть просто невозможно. Знаете, как мы относимся к выражению «вселенная Кафки», которым постоянно пользуются для описания абсолютной абсурдности окружающей нас бюрократии? Не думаю, что это имеет какое-либо отношение к Кафке.

Криста понимала, что Чарльз просто не может остановиться. Если уж ее собеседника что-то интересовало, он начинал прямо-таки фонтанировать идеями, что ее даже немного пугало.

— Ладно, опустим, — произнес Чарльз, возвращаясь к теме. — Самое интересное в машине, которая наносит приговор на тело осужденного, заключается в том, что она пишет его на языке, который никто не может понять, а значит, это код. Возможно, что текст на стене потому на нее и ссылается, тем самым показывая нам, что он тоже представляет собой код. И, возможно, он означает, что часть другого текста — это тоже код.