его были расстегнуты и неприлично спущены. С пояса свисал шнурок с ключами и печатями. Кителя, похоже не было вовсе, подтяжки тоже съехали и болтались вокруг пояса. Крейсер замер и не торопился выныривать. Накаяма бросил взгляд на сейф. Он, слава Хачиману, был закрыт.

Стоявший впереди русский заметил брошенный японцем взгляд и подошел ближе. Нагнулся и ловким движением отсоединил шнурок от пояса. Накаяма гневно нахмурился и протестующе закричал. Однако вместо окрика из его глотки донеслось противное то ли сипение, то ли мычание. А вот крейсер в голове несчастного атташе – вместе с его шумной машиной, парами, дымами и готовыми открыть огонь из всех калибров орудиями, исчез. Просто взял и исчез – до такой степени Накаяме стало страшно. Русский усмехнулся и сделал шаг к сейфу. Накаяма дернуться было, но совсем свалился на пол, из последних сил поднимая голову и пытаясь понять, что происходит. Второй из вошедших, тот, что был одет как мужик, достал из кармана наган и направил на подполковника.

– Брось, Захаров, – откуда-то издалека услышал Накаяма веселый грудной голос, – он еле жив. Не то что сопротивляться, говорить-то пока не может. Переборщила гражданка Вагнер с пилюлями. Или организм у господина военного атташе оказался хлипковат для такого дела. Мелкотравчатые они, япошки-то!

Заманилов подошел к сейфу, открыл его, небрежно сорвав печать и не сразу попадая ключом в скважину. Дверь распахнулась, обнаружив полки с документами. Накаяма захрипел и откинул голову.

– Но-но! Ты не вздумай концы мне тут отдать! Ты мне нужен живой и непотресканый! Сам видишь, у нас разговор с тобой только начинается. Захаров, подними его! Хотя нет, черт… Я камеру забыл. Захаров, бегом за фотоаппаратом! Будем фиксировать все. Бегом!

Накаяма затылком услышал стук шагов сбегающего по лестнице младшего лейтенанта, потом оглушительным взрывом в темечке хлопнула дверь в дом, и наступила тишина. Военный атташе не видел, как перепуганный насмерть Заманилов бросился к нему, как хлестал по щекам, пытаясь привести в чувство, как сумел в конце концов усадить на пол, заново облокотив спиной на диван. Всплеском дежавю раздался в голове тот же удар, от которого подполковник потерял сознание, – Захаров вернулся с поста наблюдения с фотоаппаратом как раз в тот момент, когда Заманилов фыркнул в лицо японцу водой из графина.

– Очухался, слава тебе господи, – проговорил кто-то из русских и, хотя японец не понял этой фразы, он открыл глаза, полные слез от боли, и посмотрел на своих мучителей. Они оба стояли нагнувшись и испытующе глядели ему в лицо. С губ Заманилова тянулась тоненькая струйка воды. Он с хлюпаньем втянул ее в себя, утерся кулаком, наклонился поближе.

– Подполковник Накаяма, вы слышите меня?!

Японский разведчик моргнул.

– Отлично. Вы в наших руках. Я думаю, нет смысла объяснять вам, кто мы и откуда?

Накаяма промычал что-то нечленораздельное и закрыл глаза.

– Нет, так дело не пойдет. Мне с ним разговор нужен, беседа! Давай-ка, Захаров, потряси его, только аккуратно, не расплескай! – Заманилов засуетился, пытаясь привести вместе с младшим лейтенантом госбезопасности в чувство подполковника, который действительно уже все понял и хотел только одного: чтобы жуткий крейсер вернулся в его голову и раздавил ее бронированным носом, чтобы расстрелял ее, бедную, из всех палубных орудий, сбросил в мозжечок десяток мин и разорвал бы его в ошметки биомассы вместе с головой. Потому что, как жить с таким позором дальше, подполковник Накаяма решительно не знал. А то, что позор наступил, он уже не сомневался. И хуже этого быть не могло.

Подумав об этом, подполковник почувствовал как стекли у него из уголков глаз две крупные слезинки и не торопясь отправились в свой короткий путь по щекам. Накаяма даже не расстроился. С осознанием того, что он не может поднять руку для того, чтобы вытереть слезы, пришло понимание: нет, это не конец, хуже – еще может быть!

Заманилов и Захаров по-прежнему бестолково суетились вокруг, пытаясь то посадить военного атташе на диван, то надеть на него штаны, то зачем-то наводя порядок в комнате. Наконец, им обоим это надоело, и старший скомандовал:

– Стоп. Не тем занимаемся. Мне его завербовать надо.

Захаров молча и не без любопытства посмотрел на начальника. Тот не глядя схватил несколько бумаг из глубины сейфа и протянул оперативнику:

– На, фотографируй все подряд. Только тщательно. Понимаешь? Тщательно фотографируй!

Заманилов тряхнул за плечи подполковника.

– Накаяма! Слышишь меня?!

Японец устало приоткрыл глаза.

– Ты сам – понял? – сам предоставил нам ключи, печать и доступ к сейфу! Мы скопируем все твои бумаги, и тебя там, – Заманилов ткнул толстым пальцем в окно, имея в виду то ли Токио, то ли Москву, – за это по головке не погладят! Понимаешь меня?!

Накаяма в знак согласия прикрыл и открыл глаза.

– Вооот. Молодец, понимаешь. Понимает, Захаров! – Заманилов начал успокаиваться, но плечи подполковника из рук пока не выпускал. – Смотри, Накаяма, это компромат на тебя, понимаешь? Убийственный компромат! Ты понимаешь? У тебя нет теперь другого варианта, кроме как сотрудничать с нами, ты понимаешь это?

Накаяма моргнул.

– Он понимает, Захаров, понимает! – Возбужденный и радостный Заманилов наконец отпустил военного атташе и заметался вокруг. – Эх, расписочку бы надо…! Накаяма, вы можете писать?

Подполковник обреченно посмотрел на чекиста и еле заметно отрицательно качнул головой.

– Да, похоже, что не врет. Эх, не рассчитала Любка, траванула его! Как жив-то остался… Так, Захаров, надо переснять все, что есть в сейфе. Все, до единой бумажки. Пленки хватит у тебя?

– Запас есть, товарищ капитан.

Накаяма еле слышно скрипнул зубами.

– Слышал? Зубами скрежещет, самурайская морда. Все, попался ты нам в лапы, никуда не денешься, – суетливо захихикал Заманилов. – Слышал песенку:

Эх, яблочко, куда ты котишься? Попадешь в Чека, не воротишься.

Накаяма закрыл глаза и откинул голову.

– Так, Захаров, быстро заканчивай все, нам фотоаппарат нужен.

– Зачем? – не понял младший лейтенант.

– Как зачем? Ты что, не видишь, что он ни говорить, ни писать не может. Переборщила Вагнер, ох, переборщила с пилюлями. А