– Мне кажется, ты была очень горда.

– Да, но понадобилось некоторое время для того, чтобы действительно принять тот факт, что это моя семья, а не какие‑то книжные герои. Я размышляла о том, так же ли чувствовала себя моя мать, живя, как изгой, в городе, носящем ее имя. Она рассказывала мне, что девушкой, когда она еще жила здесь, она обычно ходила к особняку в поместье, просто стояла на улице и смотрела. В те времена это был чей‑то частный дом, и ее там не ждали. Обычно она мечтала о том, что было бы, если бы она жила в нем, а не в хижине. О том, что она могла бы быть богатой и уважаемой в городе, а не бедной отверженной девочкой.

– Грустная картина.

– Она ругала Кейт в своей участи, словно та была виновата в том, что семья разорилась. – Белла пожала плечами. – Может быть, так оно и было, в какой‑то мере. Она играла на бирже вместе с Деланси. Но, вероятно, они в любом случае потеряли бы дом в годы Депрессии. Кто знает? Должно быть, со временем моя мать осознала это, потому что я не услышала прежней озлобленности в ее голосе, когда она рассказывала об Уоткинс‑Милл и успехах Кейт в рыболовном спорте. Это был поворотный момент для нее.

Чувствуя, что напряжение спадает, Мия запустила пальцы во влажные волосы. Опустив руки, она сказала:

– Знаешь, Белла, если подумать, все мы – Кейт, Теодора, ты, я, все мы – женщины, которые в трудные времена стараются сделать все, что только возможно.

Белла, не отрываясь, смотрела на бьющий по окнам дождь, а ее глаза были полны слез. Она закусила губы, чтобы унять дрожь.

– Все, о чем просила бабушка свою дочь в этом письме, – это о капле сострадания.

– А сострадание есть не что иное, как сочувствие к страданию ближнего?

– Не слишком точно, но это так. – Белла оперлась о столешницу. – Мне так горько оттого, что моя мать не смогла найти в своем сердце ни капли сострадания.

– Ты ничего не знаешь. Может быть, она хотела бы снова увидеть свою мать, но откладывала, думая, что еще успеет. Кейт умерла такой молодой. Возможно, Теодора просто упустила свой шанс.

– Сожаление – горькая пилюля.

Мия кивнула.

– Может быть, она испытывала не обиду, а печаль.

Белла тяжело вздохнула.

– Я никогда этого не узнаю. По правде сказать, она была неразговорчива. Она все держала в себе. Все, связанное с моей матерью, было тайной. – Она фыркнула. – Если бы она сказала мне, что была незаконнорожденной дочерью какого‑нибудь иностранного принца, я бы ей поверила.

– Да, – сказала Мия, криво усмехнувшись. – Она из тех , кого обсуждали в этом городе.

При этих словах обе тихо засмеялись.

– Да, думаю, ты попала в точку, – призналась Белла. – Это было где‑то в моем подсознании, именно поэтому я вернулась сюда, чтобы узнать, откуда я. – Она показала рукой на письмо в руках Мии. – И я должна поблагодарить тебя за то, что ты сделала. Я приехала, чтобы вручить это письмо тебе, потому что ты, Мия, достойна того, чтобы прочитать его. Думаю, ты найдешь там ответы для себя. Я знаю, что я нашла их.

Мия с тревогой взглянула на письмо.

– Не знаю, должна ли я читать его. Ты тоже была права. Я зашла слишком далеко.

– Ай, давай, вперед, – с явной легкостью сказала Белла. – Невозможно прочитать сказку, не дойдя до конца. – Улыбнувшись, она отпустила столешницу. – Ну, мне пора, если я хочу доехать до дома. А гроза натворила дел. – Она подошла и крепко обняла Мию. – Слушай, будь здесь поосторожней. Ты все еще под моим присмотром.

Напряжение окончательно спало, когда Мия в ответ обняла Беллу.

– Я рада, что гроза, по крайней мере, заканчивается.

– Я тоже. – Белла прошлась по комнате, на ходу застегивая молнию на куртке и надевая капюшон на голову. Перед тем как открыть дверь и выйти на улицу, она замешкалась. Поскольку капюшон прикрывал рыжие волосы Беллы, то, когда она напоследок оглядела хижину, из‑под него лишь сверкнули ее глаза цвета обсидиана. В небе блеснула молния, и в это мгновение Мия, как живую, увидела Кейт в образе ее внучки.

– Она здесь, ты же знаешь, – сказала ей Белла. – Я это тоже чувствую.

* * *

К полуночи гроза снова разбушевалась, как настоящая фурия. Мия переходила от окна к окну, раз за разом проверяя задвижки и подкладывая полотенца там, где сквозь щели просочилась вода. Маленькая хижина была построена добротно и отлично выдерживала порывы ветра, но крыша в пристроенной кухне протекала, поэтому она подставила два ведра, куда неустанно капала вода.

Ей не оставалось ничего другого, как только ждать. Электричество отключилось несколько часов назад. Она разожгла жаркий огонь в камине, приготовила себе походный ужин из сыра и хлеба, принесла бутылку красного вина и уселась на бархатный диван. Завернувшись в одеяло, она поднесла письмо Кейт ближе к лицу. Когда она начала открывать конверт, ее пальцы дрожали от какого‑то предчувствия.

Она читала записки юной Кейт и полюбила ее. Но эти строки писала женщина в финале своей жизни. Что ей было необходимо высказать на этих страницах? Мия провела рукой по надписи на конверте. Может быть, ей хотелось, чтобы ее образ храброй, уверенной, своевольной девушки не был опорочен бреднями о неудачливой женщине?

С улицы раздался оглушительный треск сломанной ветки, когда упало еще одно дерево, не удержавшись в размокшей почве. Мия подпрыгнула от глухого звука, послышавшегося неподалеку от дома. Она выдохнула и плотнее закуталась в одеяло. Находясь внутри хижины, она чувствовала себя в безопасности. Кроме того, она вновь почувствовала присутствие Кейт. Рядом с дымящимся камином оно было очень ощутимым, почти осязаемым.

Мия снова взглянула на конверт, который держала в руках. Белла сказала, что в этом письме Кейт просила о сострадании. Кейт не была богиней на пьедестале или однобокой героиней трагического романа. Она была живой женщиной из крови и плоти со своими достоинствами и слабостями, со своими пороками, как и любая другая. Почему ей было отказано в сострадании?

Мия откинулась на подушки и вытащила бумагу из конверта. Она разгладила складки, наклонила ее так, чтобы на нее падал розоватый свет камина, и начала читать.

9 ноября 1952 г.

Дорогая Теодора!

Любимое дитя, находясь за тысячи миль от тебя, я пишу тебе, молясь о том, чтобы, где бы ты ни была, ты находилась бы в безопасности и тепле и была бы довольна жизнью. Я сижу у камина на бархатном диване. Помнишь, как ты любила, когда мы вместе лежали на нем, прижавшись друг к другу, когда ты была маленькой? Свистел ветер, от которого дребезжали окна, когда надвигался холодный фронт. Наступала осень, раскрашивая в разные цвета деревья, и форель резвилась в холодной воде. Если бы ты сегодня оказалась в Уоткинс‑Милл, то увидела бы, что мало что изменилось с тех пор, как ты уехала. За исключением, может быть, меня. Я постарела. Седые пряди, похожие на тени на реке, пронизали мои волосы. Я приближаюсь к закату своей жизни.