Потом, очень поздно ночью, гроза начала утихать. Вскоре воцарилась пронзительная тишина. Вдруг у меня появилось поразительное ощущение, что Деланси со мной. Оно было таким острым, что я поднялась с дивана и окликнула его по имени. Бог мне свидетель, я ощущала присутствие Деланси рядом с собой, в комнате. Я содрогнулась, почувствовав холодное дуновение, и комната наполнилась его запахом. Я так хорошо знала его – запах сандала и лайма. Мне стало холодно, и я подошла ближе к камину, чтобы согреться. Не далее чем в шести футах от себя я заметила бледное свечение. Это не был мерцающий отсвет камина или вспышка молнии за окном. Это также не было призраком. Но я не сомневалась в том, что это был он – мой Деланси, – который кружился вокруг меня, прощаясь.

Гроза возобновилась с новой силой, и я стенала так же громко, как ветер. В душе я знала, что он мертв. Я бросилась на диван и плакала до тех пор, пока не прошла гроза, и у меня больше не осталось слез.

На следующее утро я проснулась рано. При свете дня я начала сомневаться в том, что видела прошлой ночью. Я села в машину, отчаянно надеясь увидеть его. Не доехав до города, я увидела, что дорогу смыло оползнем. Прошло три дня, прежде чем я смогла спуститься с гор в город.

Больше я никогда не видела Деланси. Целыми днями я сидела в своей комнате, не отказываясь от еды только из‑за своего долга перед ребенком. Через некоторое время шериф Доддс нанес мне визит и сообщил о том, что миссис Деланси приехала в город в поисках своего мужа. Она выдвинула опасные обвинения, и он надеялся, что я смогу опровергнуть их.

Теодора, в течение сорока лет я хранила молчание не из упрямства или своеволия, и не потому, что с пренебрежением относилась к городу и его семье. Совсем наоборот. Мое молчание должно было защитить Деланси и его семью. Я уверена, что той ночью, 9 ноября 1929 года, твой отец, Теодор Деланси, покончил жизнь самоубийством. Он умер, и его душа приходила ко мне, прося прощения. Я же молю его о прощении. Я знаю, что я сильнее, и ругаю себя за то, что не помогла ему справиться с депрессией. Если бы я проявила немного сострадания, а не презрения, может быть, он не почувствовал бы такого отчаяния. Я уверена, что он нашел бы выход, пусть даже это отдалило бы его от меня. Той страшной ночью он был надежно привязан тонкой нитью, которая удерживала его на земле – нашей любовью, – но я отняла ее у него.

Его убили мой гнев и моя гордость. Мой стыд и моя вина приговорили меня к молчанию.

Неважно, что произошло, я поклялась, что не нанесу вреда ни честному имени семьи Деланси, ни его репутации. Если бы я заявила, что уверена в том, что он совершил самоубийство, страховая компания не выдала бы его семье денег, в которых она так отчаянно нуждалась.

Один лишь мой отец знал о принятом мной решении и поддерживал меня во всем. Мой дорогой, мой любимый отец… Думаю, он потратил на меня последние силы, поскольку он умер вскоре после того, как гордое имя Уоткинсов было растоптано в ходе отвратительного расследования. Мне же до могилы предстоит нести это позорное бремя.

Перед смертью отец взял меня за руку и сказал, что он тоже был опустошен после смерти моей матери. Он не мог смотреть ни на кого и ни на что, что напоминало ему о ней. Даже на свою маленькую дочь. Он рассказал мне, как в момент отчаяния он обратился к своему любимому 22‑му псалму. «Читая его, – сказал он, – я как будто слышал голос Господа».

Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться:

«Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою… »

«Кейт, езжай в хижину, – сказал он мне. – Живи в водах тихих. Слушай реку. Она принесет тебе покой».

Я всегда доверяла советам своего отца. Я собрала кое‑что из дорогих моему сердцу вещей, договорилась о том, чтобы сохранить Бухточку Уоткинса, и уехала из особняка. Я знала, что никогда туда не вернусь, поэтому, уезжая, даже не обернулась.

Такова, Теодора, моя история. Это не печальная история. Может быть, трагическая, но не безнадежная. Моя любовь жива. Ты – живой символ нашей любви. А теперь еще и дорогая Белла.

Сейчас река призывает меня. Я слышу ее голос, и скоро придет время, когда я найду утешение в ее объятиях, и она унесет меня, чтобы я соединилась с Деланси, с отцом и матерью, с Лоренсом и всеми теми, кого унесло течением прежде меня. Я поступлю так, как поступала всегда. Я последую за рекой.

Если ты решишь не навещать меня или что‑то удержит тебя вдали от меня, я пойму твое молчание лучше остальных. Связь между матерью и дочерью никогда не может прерваться. Любовь сильнее смерти. Поэтому, если я уйду в мир иной до того, как увижу тебя снова, пожалуйста, помни, что я остаюсь в реке времени и с распростертыми объятиями и ожидаю, когда ты, дорогая, любимая Теодора, соединишься со мной.

С огромнейшей любовью к тебе,

Кейт

Появление на свет насекомого представляет собой такой процесс, когда они вылупляются из яйца и, всплывая наверх, танцуют на поверхности воды. Они взлетают и роятся, лихорадочно спариваясь, а потом откладывают яйца на воду. На каждом этапе танца к ним присоединяется рыба и поедает их. Это хоровод природы, законченный цикл, такой же древний, как сама река.

Утром после грозы воздух был удивительно свеж. Мие показалось, что Бог будто бы взялся за горы и как следует вымыл их, встряхнул, а потом просушил на солнце. Деревья распрямились, листья кустарников и травянистых растений, словно в знак благодарности, расправились, а птицы щебетали и прыгали с ветки на ветку от облегчения и радости.

Землю вокруг заводи, как конфетти, усыпали ветки и листья. Река вышла из берегов и подступила к дому. В воздухе ощущался острый запах влажной болотистой почвы. Накануне Мия припарковала машину на пригорке за хижиной, а теперь увидела упавшее на землю дерево.

У нее в ушах снова раздался оглушительный треск и звук падения, и она на одном дыхании возблагодарила Бога за то, что дерево не упало на хижину. Но она тут же прокляла свое невезение, когда сбрасывала в сторону ветви и листья, проверяя, не пострадала ли машина. Маленький седан был уютно укрыт зеленым одеялом, но чудесным образом избежал серьезных повреждений. Только верхушка клена накрыла машину как плащом, в лучшем случае оцарапав, а в худшем – помяв ее. «Главное, чтобы машина была на ходу», – подумала Мия, начав стаскивать сломанные ветки.

Она отвлеклась от этого занятия, услышав, что кто‑то издали окликает ее по имени. Обернувшись, она увидела поднимавшегося по дороге мужчину в красной бейсболке и с черным рюкзаком за спиной. Когда он подошел ближе, она наконец узнала его высокую фигуру.

– Стюарт! – позвала она, размахивая рукой над головой. Она поспешила к подъездной дорожке и остановилась на краю засыпанной гравием площадки, поджидая его.