Потом оно шепчет “Привет” голосом Криса. Звук белоснежной молнией вспыхивает в глазах, и Селена вспоминает, зачем она здесь.

– Привет, – шепчет она в ответ, дрожа и надеясь. Черная тень взбирается на верх стены, высоко-высоко, выпрямляется во весь рост, а потом летит вниз.

Он приземляется с глухим ударом.

– Господи, как я рад, что это ты! Никак не мог разглядеть, думал, это сторож, или монашка, или…

Он чуть слышно хихикает, отряхивая джинсы, потому что шлепнулся на колени, приземляясь. Селена думала, что помнит, как он выглядит, как в его присутствии мир концентрируется, становясь невыносимо настоящим, но вот он рядом – и вновь будто луч прожектора ударил в лицо. Жизнь, кипящая в нем, отшвыривает шуршащую вокруг нечисть обратно во тьму. И Селена тоже смеется взахлеб, и голова кружится от счастья.

– Да ты что! Но сторож здесь, конечно, есть, и он проверяет ворота, когда обходит территорию. Мы с девчонками его видели. Надо пошевеливаться. Пошли.

Она уже спешит по дорожке, маня за собой Криса. Теперь, когда ужас рассеялся, она глубоко вдыхает воздух, в котором рассеяны тысячи примет близящейся весны.

Вдоль аллеи стоят скамейки, и Селена направляется к одной из них, той, что в тени старого дуба между двух просторных лужаек, так что можно разглядеть приближающегося к вам прежде, чем он вас заметит. Лучше всего, конечно, было бы забраться в укромный уголок парка, туда, где надо продираться сквозь кустарник и густой подлесок, чтобы отыскать крохотную прогалину, – она знает их наперечет, – но там придется сидеть близко друг к другу, почти вплотную. А скамейки достаточно широки, чтобы можно было сесть даже на расстоянии вытянутой руки. Видите, мысленно убеждает она, видите, как я предусмотрительна. Но ответа не слышно.

Проходя мимо холма, ведущего на поляну, Крис оборачивается.

– Эй, – окликает он, – а пойдем туда, наверх.

Вновь тревожный укол, темные тени за спиной шевельнулись.

– Тут внизу есть прекрасное местечко, – возражает она.

– Только на минутку. Это место напомнило мне кое о чем.

Она не может придумать повода отказаться. Взбирается по склону рука об руку с Крисом и уговаривает себя, что, возможно, сама поляна поспешила на помощь, она сохранит ее здравомыслие и убережет от соблазна, но на самом деле знает: сегодня ночью ей неоткуда ждать помощи. Едва они выходят на поляну, ветви кипарисов возмущенно шелестят. Плохая идея, да.

В самом центре Крис останавливается, запрокинув лицо к звездам. Он тихонько улыбается, будто самому себе.

– Здесь хорошо.

– А о чем это тебе напомнило?

– Есть одно место, недалеко от моего дома. – Он говорит, глядя на деревья, и смотрит так, словно понимает, что они живые и разумные, словно хочет запомнить каждую деталь. – Просто старый дом, викторианский или как-то так, я не разбираюсь. Я его нашел еще в детстве, лет в семь; он был пустой, знаешь, вот настоящий заброшенный дом – дыры в крыше, окна разбиты и заколочены… А вокруг огромный сад. Там в дальнем углу было такое же кольцо деревьев, как здесь. Деревья другие – не знаю, как называются, тут я несилен, – но все равно очень похоже. Вот об этом напомнило.

Поймав ее взгляд, он смущенно дергает плечом и напускает на себя прежний легкомысленный вид. В эсэмэсках они обсуждали такие темы, о которых Селена даже не заговаривала с девчонками, но вот так, живьем, это совсем иначе. Они стоят так близко, что можно почувствовать мурашки, бегущие по коже другого.

– Ну, то есть теперь я туда больше не лазаю. Пару лет назад дом купили, теперь ворота запирают. Как-то раз я забрался на стену, заглянул, перед домом стояли машины. Не знаю, живут они там, или просто отремонтировали, или что. Неважно. – Отойдя в сторону, он принимается ворошить ногой низкий кустарник. – А тут зверье какое-нибудь живет? Кролики там или лисы?

– Ты туда ходил, когда хотелось побыть одному?

– Ага, – помедлив, оборачивается Крис. – Когда дома не все ладилось. Иногда я вставал очень рано, часов в пять утра, и уходил туда. Просто посидеть. В саду, а если шел дождь – внутри. Потом возвращался домой, пока все еще спали, и забирался обратно в кровать. Никто так никогда и не узнал, что я сбегал погулять.

И сейчас это опять он, тот самый парень, чьи слова она держала в ладонях, как светлячков.

– Я никогда никому об этом не рассказывал, – признается он. И улыбается, отчасти испуганно, отчасти смущенно.

Селене хочется улыбнуться в ответ и тоже рассказать, как они приходят на эту поляну, но пока не может; прежде надо прояснить кое-что, не дающее покоя.

– Этот телефон, что ты дал мне.

– Тебе понравился? – Но смотрит в сторону, куда-то под кипарисы, хотя в кромешной тьме все равно ничего не разглядеть. – Да здесь, наверное, и барсуки водятся.

– У Элисон Малдун точно такой же. И у Эйлин Рассел, она годом старше меня. И у Клэр Макэнтайр.

Крис смеется, но как-то агрессивно, и больше не похож на парня, которого она знает.

– И что? У тебя не может быть такого же телефона, как у других девчонок? Слушай, я думал, ты не из таких.

Селена вздрагивает и сникает. Она не может найти правильные слова, чтобы не испортить все окончательно. И поэтому молчит.

Крис начинает кружить по поляне, как сердитый пес.

– О’кей. Ладно. Да, я давал такие же телефоны другим девушкам. Не Элисон Как-там-ее, но другим да. И еще паре-тройке. И что? Я тебе не принадлежу, знаешь ли. Мы с тобой даже не встречаемся, мы не пара. Какая тебе разница, с кем еще я переписываюсь?

Селена продолжает молчать. Наверное, это наказание, думает она. Сейчас ее высекли, а потом он уйдет, а она потащится к себе сквозь ночь, молясь, чтобы ничто не подкралось к ней из окружающего мрака, привлеченное запахом крови, сочащейся из ее ран. И все будет кончено.

Крис останавливается. Резко встряхивает головой.

– Прости, – говорит он. – Я не должен был… Но те девушки, это же все было давно, несколько месяцев как. И я ни с одной из них больше не общаюсь. Клянусь. О’кей?

– Я не совсем это имела в виду, – говорит Селена. – Как раз это мне все равно. – Ей кажется, что она и правда так думает. – Я вот о чем: когда ты говоришь, что никогда никому не рассказывал о чем-то, я не хочу гадать, не рассказывал ли ты ровно ту же историю еще куче народа, всякий раз приговаривая: “Я никогда никому этого не говорил”.

Крис открывает рот, и Селена понимает, что он сейчас готов разорвать ее в клочья и никто никогда не соберет эти клочки обратно. Потом он с силой трет щеки, обхватывает затылок ладонями.

– Я, кажется, не знаю, как это делать.

Селена ждет. Она тоже не знает – не знает, на что надеяться.

– Наверное, мне лучше уйти. Можем продолжать переписываться; уж лучше так, чем устраивать свидания, где все идет наперекосяк.