Само сражение представляло собой рукопашный бой с использованием сабель и прочего холодного оружия, а также луков и стрел. При этом солдаты переходили с одного корабля на другой, и здесь морская битва ничем не отличалась от битвы на суше.

Итак, отметки о гибели командиров позволяли мне точно определить места наиболее ожесточенных боев.

Кто сказал, что политика — это война без кровопролития, а война — это политика с пролитием крови? Мао Цзэдун? Клаузевиц? Оба? Дабы определить, есть ли в этой мысли хоть капля истины, я сначала расскажу о войне без кровопролития, а затем — о политике, проливающей кровь.

Битва при Лепанто началась как война без крови, затем перешла в кровавую политику, а после снова стала войной без кровопролития. В общем-то в этом все остальные войны ничем не отличаются от этой.

В этот день Агостино Барбариго покинул дворец Палаццо Дукале раньше обычного.

Он завершил двухгодичную службу на Кипре и уже неделя как вернулся в Венецию. Однако вместо того чтобы отдохнуть в домашней обстановке, которой он так надолго был лишен, Агостино занимался докладами в сенате и Совете Десяти.

Венецианские сановники были обеспокоены тем, что неверно просчитали намерения Османской империи в отношении Кипра. Приезд Барбариго предоставлял им блестящую возможность разведать обстановку. С тех пор как морской командующий вернулся домой, отслужив положенный срок, турок волновало даже не то, что он доложит властям о происходящем, сколько сам отзыв домой.

Даже когда обычное собеседование по выполненному заданию оказалось завершено, сановники еще несколько дней забрасывали его вопросами, желая знать мнение Барбариго, и при этом каждый раз покидали сенат затемно.

Однако Барбариго не унывал, хотя, прибыв в Венецию, он только и делал, что ходил во дворец. Флотоводец происходил из благородной семьи аристократов, поэтому чувство долга перед республикой оказалось неотделимым от него, подобно крови, текущей в венах.

Но жена Барбариго, тоже воспитанная в аристократической венецианской семье, не жила по принципам мужа. Он чаще отсутствовал, нежели бывал дома, поэтому даже когда он возвращался, это ничуть не влияло на ритм ее светской жизни. У них не было детей, а его племянник, которого они усыновили, служил помощником посла в Англии. Там в то время у власти находилась Елизавета I.

Барбариго вышел из дворца и направился к докам в Сан-Марко. Мягкий и теплый вечерний свет обволакивал его фигуру. На море стоял полный штиль. Гондолы, пришвартованные к доку, ожидали сановников, чтобы доставить их домой. Многие пожилые советники предпочитали из дворца отправляться на гондоле к самым дверям своего дома.

Барбариго был наконец свободен от затянувшихся расспросов и, наслаждаясь мягким солнечным светом, чувствовал огромное облегчение. Однако он знал, что вскоре ему дадут новое поручение. В такое время венецианские власти никак не могли оставить в покое человека, на протяжении двух лет служившего командующим на самой отдаленной венецианской территории — Кипре.

Барбариго отлично это понимал. Тем не менее он решил хотя бы на несколько дней уехать, чтобы расслабиться на своей венецианской вилле. Одна лишь мысль об отдыхе на вилле, окруженной фермами и полной юношеских воспоминаний, вызывала улыбку на его лице.

Однако прежде чем покинуть город, он должен был сделать еще кое-что. Это обязательство занимало его мысли последние два года, но только сейчас стало возможным его выполнить. Поэтому сегодня флотоводец покинул дворец через другую дверь, располагавшуюся напротив той, в которую он по обыкновению выходил, отправляясь домой.

Он собирался нанести визит в дом своего бывшего лейтенанта. Насколько ему было известно, это здание находилось в Сан-Северо, далеко от венецианского района для богачей.

Вечернее солнце светило за спиной. Барбариго легкой походкой перешел мост, разделявший длинный док на две части: Сан-Марко и Рива-делли-Скьявони. Флотские флагманские галеры находились у пирса вдоль Сан-Марко, а остальные боевые суда выстроились на Рива-делли-Скьявони. Когда доки не были заняты галерами, здесь бесконечными рядами стояли торговые суда.

Этот обширный порт давным-давно назвали Рива-делли-Скьявони, что в переводе означает «Славянский (Далматский) причал», — в знак уважения к Далмации, обеспечивавшей всем необходимым и военные, и торговые корабли Венеции — морской державы.

Многие рядовые моряки, служившие на венецианских судах, жили в окрестностях пирсов. Здесь находились даже православные греческие церкви. Прогуливаясь по набережной Рива-делли-Скьявони, Барбариго вдруг задумался, почему венецианские дворяне жили в таком районе. Однако он не стал углубляться в размышления. Ведь город Венеция и не делился на «богатые» и «простые» районы. Даже вдоль Гранд-канала стояло просто чуть больше богатых домов, чем на других улицах.

Барбариго пересек еще один по-венециански причудливо изогнутый мост. Он печально усмехнулся, подумав о том, что из-за долгого пребывания на чужбине даже забыл, какое наслаждение испытываешь, прогуливаясь по здешним местам.

Среди высоких венецианских дворян Агостино Барбариго не выделялся ростом. Но когда он находился среди восточных торговцев, далматских и греческих гребцов, наводнявших Рива-делли-Скьявони, его голова единственная возвышалась над толпой. А черная шерстяная мантия, которую флотоводец надевал на сенатские встречи, еще больше подчеркивала его рост.

Ему было немного за сорок. Волосы его до сих пор оставались густыми и почти полностью черными; коротко остриженные, они сильно вились. С такой короткой стрижкой оказалось гораздо легче надевать шлем. Черная борода покрывала нижнюю часть его лица, но, как и в волосах, здесь местами уже прокрадывалась седина. Барбариго носил бороду треугольной формы, и это доказывало, что он не был совсем уж равнодушен к своей внешности. А еще такая форма бороды придавала суровости его типично венецианскому лицу.

У него были глубокие и спокойные голубые глаза. И единственное, чем он отличался от расспрашивавших его сановников, так это загоревшей до светло-коричневого цвета кожей.

Он ничего не нес с собой, так как личные вещи лейтенанта уже были переданы по просьбе Барбариго ранее. Для него стало традицией по возможности посещать дома погибших, сражавшихся под его командованием, а также семьи убитых офицеров.

Он немного прошел вдоль Рива-делли-Скьявони, а затем свернул влево, на аллею. Этот путь проходил мимо церкви Сан-Заккариа, но был гораздо длиннее, хотя это казалось не столь уж важно. Флотоводец с детства был очарован церковью. Вообще-то его скорее притягивал ее фасад, нежели все здание в целом.

Церковь Сан-Заккариа всегда окружала тишина. В ее изящной форме, какую можно было встретить только в Венеции, не было ничего лишнего. Здание излучало благословенное спокойствие, возможно, дело было отчасти в том, что оно было полностью построено из белого мрамора.

Любуясь церковным фасадом, Барбариго каждый раз ощущал внутреннее спокойствие и легкость.