не занимаются. Так что, вот так прикрой синяк, и ладно. Не больно ведь? Вот и ладно. Рассосётся. Да не ори, не глаз, а синяк рассосётся. Вот если спьяну колдануть, так и глаз. Запросто. Но они ведь не психи… После чего Ри натянул шляпу на уши, отобрал у Саймона пульт и сказал, что теперь он сам попробует, а то всё куда-то не туда…

И там оказался нормальный сельский дом, и широкий двор, и стол из толстых досок, положенных на козлы — прямо во дворе. И какие-то дружелюбные люди их за этот стол пригласили, и очень обрадовались, когда попробовали коньяк, а когда поняли, что он не кончается — настало всеобщее счастье. Правда, они всё время кланялись, и почему-то называли Ри Одином, и Фэрри переиначили на свой лад — но это были такие мелочи… И они хорошо так посидели, и песни пели, и Ри с Доном даже читали стихи. Местные смысла, конечно, не понимали, но внимательно слушали и кивали в такт. А потом Ри с Саймоном поспорили о дальности действия его способности доставать предметы, после чего Саймон, алкоголик рыжий, отобрал у какого-то местного чувака нехилый молоток, типа кувалды, и стал его раз за разом кидать как можно дальше. Он бурно топтался, раскручиваясь на месте, потом отпускал рукоять, запуская молот в полёт, и тот исчезал, басовито гудя, каждый раз в новом направлении. Дон всё боялся, что в какой-то раз Саймон запустит его прямо в дом, но обошлось. Ри этот молоток каждый раз возвращал, причём получалось почему-то вместе с тем предметом, в который этот молоток попал. И они изрядно захламили симпатичный дворик этими самыми предметами. Там была овца — уже дохлая, соответственно, и пара оленьих туш, причём между рогов одной туши почему-то застряла корона, и кусок железного забора, очень красивого, ажурной ковки. Потом с молотом прибыл здоровенный удав, намертво закусивший собственный хвост — крепко, видать, молотком ему попало. Засовестились, коньяку в пасть влить попытались — не помогло. В хлам индифферентная тварь попалась, на коньяк не реагировала, так и не поняли — жива или уже нет. Или забоялась, что единственную конечность совсем отдавят, вот и впала в необщительность. Потом свалился на двор деревянный стаканчик с наполнителем в виде старушки — в платочке и со скверно сделанным костяным протезом вместо левой ноги, а после сундук, большой, железный, но непрочный. При ударе о землю он развалился, оттуда поскакала какая-то живность, все её отлавливали хором — было очень весело! Только какой-то чувак с анорексией в последней стадии, сильно костлявый, очень суетился, всё руками показывал, вроде зашить что-то хотел — портной, что ли? Так Ри ему десяток иголок выдал, он и успокоился, бедный, коньячку хватил бадейку, да под лавкой и затих. А закусывать надо! Мало ли, что больной, уж под коньяк-то можно! Потом молот появился, обляпанный какой-то гадостью, по виду — свежераздавленной, по уцелевшей лапке — лягушкой, с непонятным дополнением в виде прилипшей к этим останкам цельнолитой золотой стрелы и забавной маленькой короны, слегка погнутой. А уж когда хряпнулся поверх всего этого безобразия вековой дуб вместе с корнями, чуть не снеся крышу с гостеприимного домика, Дон стал уговаривать народ, что всё уже, райнэ, хватит, сколько можно? Это уж явно пьяный бред, не может быть, чтобы на лесоповале дубы золотыми цепями обматывали, оно непрочное, лопнет же! А зверушка эта, что на дубе том прилетела, она ж явно не просто мяукает, артикулирует она, и вполне матерно! Какая же белочка, когда мяукает? И не у меня, а на дубу! Фэрри, хватит её облаивать! Вон, она уж лапкой у головы показывает, и совершенно справедливо, дурак ты и есть, собака бешеная! Фу, я сказал! Фу! И ты фу! Ри, отлезь от тётки, она ж, поди, икру мечет, на что тебе? Что — «как залезла»? Тебе рыбий хвост приделать — небось, тоже на стенку бы полез! А у неё стенки не было, только дерево. Вон, в колодец сунь её, и ладно, не всё ж на ветвях сидеть. Холодная вода всех в чувство приводит. В какое? Ну-у, была бы баба — я б сказал, рыба — предположил. А тут баборыба… или рыбобаба? Мышью бывал, бабой тоже, а рыба у нас в обороте не предусмотрена, откуда ж мне знать, что и каким местом эта экстремалка чувствует? И вообще, райнэ, валим отсюда, только сначала древесину обратно в землю всадить надо. Вэйту же потом запись показывать, он в истерике будет, как мы с зелёным другом обошлись! Полить? А коньяком и полей, не жмоться! Ну, дерево, и что? Коньяк не пьют? Не наливают им, вот и не пьют. А мы нальём, и выпьет. Отцепи-ка наклейку с бочонка, давай сюда повесим. Во, гляди, мировецкое древо образовалось! А что, звучно так: «Экстрасила»! Надо в рекламу эту картинку продать, только слоган сочинить подходящий: «Наш коньяк крепок, как дуб», что-то в этом роде. «Кто пьёт, дуба даёт»… нет, как-то не совсем… О! «С коньяком ты несокрушим, как дерево!» Ри! Что ты накорябал? Рунами? Хайг дроссель? Так хоть грамотно написал бы! «Хигг драсиль» это читается, тоже мне, грамотей! Да откуда ж я знаю, что это значит? Руны ты забыл, вот и всё, что это значит. Только кору попортил, Вэйт лаяться будет. Ладно, начнёшь исправлять — ещё хуже сделаешь, оставь. Как там поговорка у Перворождённых: засадить дереву, построить детей и вырастить дом? Вот, засадили, достойное начало положено! Ну, и пошли отсюда.

И они откланялись, налив людям коньяку про запас во все имевшиеся ёмкости, что тоже заняло некоторое время. Уж больно ёмкости были ёмкими. В пару бочек Дон мог бы целиком спрятаться, а была ещё бадья, из которой старушку вытряхнули. Сначала-то цеплялась она за ступу за свою, но Ри дал ей коньяка хлебнуть, и вопрос решился в момент! Всюду налили доверху, только в колодец наливать не стали, хоть и появилась такая мысль, но — очень уж долго, и бросить бочонок в колодец Ри не дал, хоть Дон и сказал, что дома ещё есть, только «Источник» сунуть надо. Всё равно не дал — вспомнил, что там эта сидит, рыбаба, барыба, монстр, в общем, а пьяный монстр — в перспективе монстр похмельный, зачем людям пакости делать? Если она трезвая по деревьям скачет — чего потом ждать? И бочонок не оставили, ибо нефиг спаивать народ, сказал Ри. Народ долж-жен быть трезв,